продолжение, начало см. в предидущем номере.
Главный редактор «Слова» беседует с председателем правления Союза писателей РФ
Учительство
в Новороссии
— Я тоже год в Харькове учился в украинской школе…
— Ну а я потом окончил Киевский державный университет имени Тараса Шевченко и получил назначение в город Николаев, город судостроителей, корабелов, рабочий город. Ровные красивые улицы с судостроительными и морскими названиями – Артиллерийская, Котельная, Конопаточная, Большая Морская, Адмиральская.Там-то и зародилась у меня мысль об Ушакове…
— Очень интересно…
— Ведь этот город возник всего 150—180 лет назад. Я вдруг делаю для себя открытие: ведь до середины XVIII века здесь была дикая степь. Это были земли, захваченные у Древней Руси Османской империей, крымскими ханами. Оттуда на Русь шли набеги, забирали ясырь, невольников, женщин, продавали их потом на рынках. Пётр I не совладал: пробил окно в Европу, а осада Азова и потом Прут не удались…
— А до этого ещё одна осада Азова князем Голицыным…
— Да-да. А Екатерина потом писала: за что я ни возьмусь, Пётр уже всё начинал. У меня в «Россе непобедимом» первая глава начинается с того, что она встречается с Ломоносовым и он ей говорит: «Вот, матушка, есть у России окно на запад, а должно быть полудённое окно – на юг».
Для меня это стало, если хотите, генеральной линией. За две Русско-турецкие войны – 1768—1773 и 1788—1791 – эти земли были отвоёваны, заселены, возникли красавцы-города: Екатеринослав, Одесса, Николаев, Херсон, Мариуполь, Мелитополь, Ростов-на-Дону, Симферополь, Севастополь. Невероятный рывок России на юг! Недаром вся эта земля была названа Новороссией! И это сродни, а может быть, и равно великому подвигу освоения Сибири! Россия вышла на юг, в Европу, Азию, Африку морским путём. И когда сейчас идут всякого рода спекуляции – «А це же наше!» Да не було це ваше, это было общее, Древняя Русь, а потом Россия, Новороссия. А потом у Потёмкина, великого стратега, преобразователя, была идея сделать Екатеринослав третьей столицей. Мы не знаем, как бы повернулась история, если бы это произошло. Но он умер в 1791 году…
Я там начинал учительствовать, преподавал историю в строительной школе. У меня оставалось три месяца отработки после распределения, когда мне говорят: «Можете возвращаться – часы у вас вычитаны. Или можете остаться, но для вас есть только место мастера производственного обучения». Я был комсорг курса, как же мог отказаться? Согласен, говорю, и три месяца ходил на стройку в Николаеве вместе с бригадой ребят. Они быстро поняли, что это меня надо учить: вот, Валерий Николаевич, отвес, вот ватерпас, мастерок и всё такое. Уже в 1967 году я работал в комсомоле, мы строили 25 шахт на Украине, когда Польша отказалась поставлять нам уголь. Полтора месяца я возглавлял наш отряд комсомольцев-строителей, и все эти ребята были там. Дело молодое – подраться надо было с одесситами, с херсонцами. Но про меня говорили: это наш преподаватель, его не трогайте. Говорю им: хватит бузить, садитесь, буду рассказывать вам про историю. Потом не раз бывало, что они меня зовут: заходите ещё, про историю расскажите. Словом, это были хорошие ребята, только надо было ладу дать.
После этого меня пригласили в обком комсомола, знали, что я читал лекции ещё в университете. Сделали заведующим лекторской группой, потом избрали секретарём Николаевского обкома комсомола по идеологии и культуре. А уже оттуда в 1960 году пригласили в ЦК ВЛКСМ в Студенческий отдел. И я рад, что попал именно туда. Мы встречались с крупнейшими учёными, всё время бывали в вузах. Помню беседы с великим математиком академиком Александровым из Новосибирска, с Воробьёвым, ректором Томского университета. Или с Юрием Ждановым, ректором Ростовского университета (сыном Андрея Жданова). С ним любая встреча была экзаменом: «А что идёт в московских театрах? А какая музыка? Какие книги стоит прочесть?». И приходилось ехать вооружённым, читать, сидеть в библиотеке. Впрочем, тогда это было обычное дело. По утрам первым вопросом было: «А ты читал?».
Комсомольские университеты
— Когда Вы пришли в ЦК комсомола, первым секретарём был…
— Сергей Павлов. Считаю, что это был один из настоящих руководителей. Когда я пришёл, он ещё не полностью освободился от замашек московского комсомольского хулигана. Спортсмен был, и всё такое. Но потом очень вырос, впитывал всё. Он работал с Анатолием Васильевичем Никоновым, главным редактором «Молодой гвардии», они часто писали доклады, и тот приносил ему много книг. Когда Павлов уходил в 1968 году, это был настоящий руководитель, мудрый, энергичный, понимающий главные вопросы современности. Его не очень любили, потому что он, бывало, распекал министров за то, что они плохо занимаются делами молодёжи. Помню, на совещании строителей Сибири и Дальнего Востока он просто кричал на министра Непорожнего: «Мы вас заставим! Постройте общежитие, дайте тепло! Сколько можно ездить на молодёжи!». Поэтому его не все любили, но понимали, что он умеет вдохновить молодых. И в международных делах он не боялся споров, столкновений мнений.
Надо что-то придумать, говорит он мне, для Форума молодёжи в 1964 году. Чтобы показать в Колонном зале солидарность молодёжи мира, осудить расизм. И мы придумали суд над Фервурдом, тогдашним президентом расистской ЮАР. Сделали это со всей комсомольской страстью и напором: обратились в Организацию Объединённых Наций, в Комитет по расизму, в Международную ассоциацию юристов, попросили прислать документы, людей. И поплыло: и плётки как вещественные доказательства, и документы, и юристы, и жертвы. В Колонном зале было что-то невероятное. Я даже испугался такого накала. Приходили люди: буду говорить правду и только правду о том, что происходит в ЮАР. Демонстрировали фильмы. Приехал председатель Международной ассоциации юристов-демократов, вёл суд академик Чиквадзе, директор Института права АН СССР, величественный, представительный мужчина. Единогласное решение суда: осудить расизм. Голосовал весь форум, все споры левых и правых остались позади. Потом меня посылают в Гану для продолжения заседания вместе с юристом Зивсом. Был такой…
— Я его знал. Он говорил: «Знаете, что Зивс по-латышски — рыба»…
— Нас встречал один из лидеров Движения неприсоединения — президент Нкваме Нкрума. Большой, крутолобый, обнял нас с Решетовым, председателем КМО: «Советская молодёжь борется с расизмом. Хорошо!». Когда мы собирались преподносить подарки, случился конфуз. Мы привезли с собой медвежонка, а генерал, начальник президентской охраны ни в какую: «Не пропущу!». А медвежонок был непростой, со звуком. Прибежал министр по делам молодёжи: «Это советские, они не будут стрелять в Нкваме Нкрума». Ну ладно, сказал он, пусть проходят. Тут меня угораздило наклонить медвежонка, он как заурчит «ур-ур-ур». Начальник охраны бросился на него, спасая президента. Конечно, нас с подарком не пропустили. На следующий день мишку вернули со вспоротым брюхом, из которого только пружины торчали.
Во всяком случае, через год мне звонок: «Вы что же, так и хотели? – «Что такое, в чём дело?». – «Фервурда убили после вашего форума». Я отвечаю, что мы такой цели не ставили. Потом оказалось, что всё наоборот: его убил правый, белый расист, недовольный его политикой уступок чёрным.
Моя Светлана
— Основная начальная линия Вашей жизни более или менее ясна. А вот как Вы встретили свою любовь? Которая стала главной и единственной.
— В городе Николаеве, который называли городом невест, потому что моряки Черноморского флота приходили именно туда на зимние квартиры, на ремонт, и их поджидали девушки. Жёны ждали встречи со своими сужеными. Я уже был секретарём обкома комсомола, это был 1958 год, и вдруг в «Правде», «Известиях», «Учительской газете» появляется одна фотография: стоит красивая девушка и дирижирует пионерским хором. И подпись: Светлана, город Николаев…
— Фарфоровый завод…
— Совершенно верно. Потом меня попросили рассказать о фестивале. Спрашиваю: «А где же эта девушка?». Они там все выступали, пели, танцевали, нечто вроде теперешнего КВН. Потом мне сказали: ты специально присудил ей первое место. Познакомились, потанцевали. Она всё обвиняет меня, что я танцевал плохо, всё время наступал на ноги, а возможно, это были знаки внимания. Во всяком случае через год, в 1959 году, мы поженились…
— Значит, на будущий год золотая свадьба…
— Да. Кстати, за месяц до рождения дочери Марины мы поехали в Одессу. Мама Анфиса говорит мне: « Куда вы собрались, будете трястись в дороге?» Да там всего 120 километров, поехали. Походили по городу. Решили вернуться обратно на пароходе Одесса—Сочи, всего-то двое суток. Билетов не было, нам сказали, приходите утром. Когда вернулись, ночью начались схватки. Поймали такси, помчались в Николаев. Что делать — молодой был. Кинулись в роддом, и появилась девочка. Поскольку ей суждено было родиться в море, назвали её Мариной.
Вот так завязан у меня Николаев. В моём романе «Росс непобедимый» есть одна глава о том, как Фалеев, строитель города, сыграл одновременно общую свадьбу в день невест. Но число я поставил именно это – 26 сентября…
— Своё число…
— Своё.
Наша литература полна несбывшихся надежд
— От личного к общему, Валерий Николаевич. Как бы Вы охарактеризовали то, что происходит сегодня в русской литературе?
— Думаю, что в ней происходит то же, что и в обществе. Она полна несбывшихся надежд и представлений о том, что у нас должно было быть в стране, в народе. Полна вариантов художественного взгляда, которые предлагают наши писатели. Некоторые из них — драматические, трагические и безысходные. Некоторые погружены в море мелких подробиц, хотя и важных в жизни человека. И небольшая часть всё-таки несёт заряд надежды, ободрения, что ли…
— Прошу прощения, перебью. Сейчас говорят о разных направлениях. Обозначили такое направление, как православный реализм. Есть у нас модернизм и постмодернизм. С кем Вы как писатель, к какому течению себя относите?
— Я вообще скептически отношусь к разделению литературы по всякого рода сусекам и направлениям. Навряд ли Пушкин или Достоевский причислял себя к какому-либо направлению. Они писали и выражали своё состояние и отношение к действительности, пытались осмыслить её на художественном уровне – образами, героями. Если задумаешься, кто ты – модернист, реалист – всё это будет схема. А вот ты оглянись окрест, подумай: а надо ли?
Помню, в 1991 году Артур Чилингаров пригласил меня полететь в Южную Антарктиду, там наш корабль «Сомов» оказался затёрт льдами. Потрясающий перелёт через Кувейт, Бирму, Таиланд, Шри Ланку, Сейшельские острова, Танзанию, Йоханнесбург в Южной Африке и в Антарктиду. Опустились на вертолёте на корабль, который эвакуировали…
— И какое там литературное направление?..
— Вот-вот. Все инженеры, механики оказались читающими людьми. Они спрашивают меня: «Скажите, а кто даёт Вам право писать? Почему Вы вдруг взяли на себя эту миссию?». Честно говоря, меня этот вопрос обжёг. Подумал: а что, если ты действительно не считаешь своей внутренней обязанностью, долгом, необходимостью писать, то имеешь ли ты право писать? У нас, к сожалению, этим вопросом многие не задаются. Сейчас, может быть, книг-то выходит значительно больше, чем раньше. Скажем, когда я работал директором издательства «Молодая гвардия», мы выпускали в год 600 названий. Это немало. Сейчас выпускают больше. Правда, тиражи у нас были 40 миллионов в год. Впереди был только «Политиздат», издававший Ленина, классиков, речи руководителей. Кстати, Ленин тогда шёл на первом месте в мире…
— Да, впереди была только Библия…
— Да, Библия, Ленин, Толстой. А бывало, и Ленин, Толстой, Библия…
Сейчас, думаю, в мире сложились другие пропорции, но вопрос остаётся: кто дал право писать? Для гениев это – Божественное предназначение. Для людей талантливых это, в том числе, осознание необходимости сказать то или иное слово. Для массового литератора и писателя, а такой есть сейчас, — это просто переоценка собственных возможностей. Но начинают писать и претендовать.
В нашем Союзе есть приёмные комиссии, проводятся собрания на местах. Словом, есть своё если не сито, то требовательность. А у некоторых наших коллег её нет. Написал, и пожалуйста. Сейчас издать книгу не так трудно. Раньше критерием были одна-две книги, и нужно было пройти через издательства, через советы, то сейчас, если есть деньги, то издать книгу — не проблема. Поэтому не книга сейчас критерий. Критерием остаётся великая классическая литература, которая нас и спасает.
В 1999 году мы собирали писателей, работающих в историческом жанре. В своём приветствии нам Патриарх Алексий II сказал, что русская классическая литература в немалой степени спасла нравственность наших людей в годы атеизма. Литература внутри себя сохранила все те ценности, законы и требования, которые в то время не могли быть проповедуемы через церковь.
В этом-то, хочу сказать, и заключаются смысл, задачи и цель нашего Союза писателей. Следовать великому направлению классической литературы — она наша спасительница
продолжение следует