Главный редактор «Слова» беседует с председателем правления Союза писателей РФ
— Валерий Николаевич, газета «Слово» благодарна Вам за то, что Вы согласились встретиться с нами в канун Вашего 75-летия — дата весьма солидная. Вершина, с которой многое видно, – прошедшее, настоящее, будущее. Какие чувства испытываете Вы сегодня как председатель правления Союза писателей России, как крупный общественный деятель, сопредседатель Всемирного Русского Народного Собора, недавний член Общественной палаты, наконец, просто как человек?
— Взгляните на моих коллег. Вот Сергей Михалков – ему 96-й год, он чувствует себя отменно, дай Бог ему здоровья. Это внушает надежду на то, что ещё можно поработать и многое успеть сделать. Надеюсь, что и вся дальнейшая жизнь будет в делах, в событиях, во встречах с людьми. Ну а уж когда придёт день, назначенный свыше… Знаете, не умудрился я подвести итоги…
Святой флотоводец Фёдор Ушаков
— Видимо, рано ещё…
— Да (Ганичев смеётся)… Я наметил некие творческие задачи, которые должен исполнить. Например, хочу издать двухтомник о России и русских. Этим я всегда занимался, многое пытался осмыслить. Накопился материал, который я бы хотел выпустить. Дело только за издательством. Я хотел бы закончить – первичные съёмки все произведены – хроникально-документальный фильм о святом праведном Фёдоре Ушакове. О нём уже создана большая литература. А в 2001 году он пришёл к нам как святой праведный…
— Вашими радениями…
— В том числе. Но, конечно, по воле Божией. Мне хочется снять все те места, где он пребывал, – во-первых, на ярославской земле — святой земле Иринарха, земле Сергия Радонежского, Александра Невского, Ростова-Великого. Не случайно он оттуда вышел. Мы снимали и в Петербурге, куда он приехал. Икона его дяди, тоже святого преподобного Фёдора, бывшего преображенца, находится в Александро-Невской лавре. По моей версии, Федя Ушаков приезжал туда, когда его, недоросля, определяли в Морской кадетский корпус. И, конечно, Кронштадт, откуда он отправлялся в море, которое сделал самым главным для себя в жизни. Потом – южное окно, полудённое окно России в Европу — это Херсон, Николаев, и, конечно, Севастополь. Для него Севастополь был святым городом, местом стоянки его корабля, на котором он одержал блистательные победы, и его местопребыванием как командующего Черноморским флотом. Он был и строителем, и созидателем, и украсителем этого города. Севастополь был местом и его молитвенного поклонения. В Никольском соборе он всегда бывал после любого выхода в море и обязательно после победы вместе со всем экипажем.
А затем Калиакрия, Варна, где он одержал свои самые блестящие победы… В 2005 году я был на открытии памятника в Калиакрии, болгарское ТВ показывало, откуда зашли корабли Ушакова, как он наголову разбил турецкую эскадру. После этого и был спешно заключен Ясский мирный договор. А если бы был указ – то Ушаков зашёл бы в Константинополь. Это случилось в 1791 году, 30 июля. А 10 июля 2005 года в день победы был открыт памятник. Присутствовали – надо отдать должное болгарам – министр, командующий Черноморским флотом, хотя другого моря у Болгарии нет. Общественность, воины, представители нашего посольства.
И, может, самая яркая страница в военной и стратегической, политической биографии Ушакова, его святой и праведной жизни — освобождение Ионических островов, единоверных греков, взятие штурмом города-крепости Корфу и утверждение там первой христианской греческой республики после 300 лет оттоманского ига. Поэтому греки на Ионических островах с огромным уважением относятся к памяти Ушакова. На греческий язык перевели мою книгу об Ушакове. Митрополит Керкирский и Семи островов, обращаясь ко мне, сказал, что «вы открыли нам эту историю. Сегодня мы знаем, что есть два святых, которые нас спасают. Это Спиридон, мощи которого в прошлом году были в России и которым поклонились полтора миллиона ваших соотечественников. Мы были поражены – на островах всего 100000 человек, а здесь — полтора миллиона! И святой праведный Ушаков, которому в 2002 году был возведён памятник».
Я там бываю каждый год на Ушаковских днях, там мы тоже снимали. В прошлом году приезжали ребята – победители конкурса «Вера. Отечество. Флот. Ушаков», привозили экспонаты, сочинения, письма, что произвело большое впечатление на греческую общественность.
Снимали мы и в Москве – морском городе, ибо наш народ всегда тяготел к морю. Недаром Чёрное море называли Русским морем. В центре Москвы на Сухаревской площади стояла Сухарева башня, где в 1701 основана была Петром Навигацкая школа. Рядом стоит церковь Троица-в-Листах, куда, конечно, ходили навигаторы молиться. Мы и там снимали, у них колоссальная икона Фёдора Ушакова и частица мощей. В 1715 году она как Морская академия была переведена в Санкт-Петербург, а затем преобразована в морской Шляхетский корпус, куда в 1761 году поступил Фёдор Ушаков. Вот какая тянется нить…
И, конечно, Санаксарский монастырь, где были упокоены он и его дядя. Там их святые мощи. Святое для моряков и для нас место. Рядом с Рыбинском в деревне Хопылёво начиналось детство Ушакова, там его крестили в храме, который до сих пор не восстановлен. Я обращался к общественности: как же так, друзья, в Саранске стоит один из самых красивых храмов, посвящённых Ушакову, восстановлен Санаксарский монастырь, памятники стоят и в Севастополе, и в других местах. А у вас храм не восстановлен — беда. Так вот Ласточкин, директор «Объединения «Сатурн», собрал большой слёт в 500 человек и клятвенно пообещал храм восстановить. Родилась идея создать в этом месте Дом духовно-патриотического воспитания, музей, куда бы приезжала молодёжь со всей страны. А в Союзе писателей с 2003 года существует Центр духовно-патриотического воспитания имени святого праведного воина Фёдора Ушакова, который открывал митрополит Кирилл. Прекрасно работают центры в Волгограде, Нижнем Новгороде, Николаеве, Архангельске. Ушаков соединяет и даёт колоссальные возможности для духовного насыщения современного молодого человека.
Моя родословная
— Знаю, с каким увлечением Вы можете рассказывать об Ушакове, который был канонизирован благодаря Вашим радениям. Но при всём при этом это только часть Вашей деятельности, причём далеко не самая большая. Я не перестаю удивляться тому, как Вы успеваете делать всё, что вы делаете. Знаю, что молодые устают от тех нагрузок, которые Вам с легкостью удаётся выносить. А Вы постоянно в разъездах, встречах, выступлениях. Понимаю, что природа, генетика должны были сказать своё слово. Как Вам удаётся при этом выглядеть так хорошо?
— Насчёт генетики и природы... мои родители Николай Васильевич и Анфиса Сергеевна — люди замечательного советского разлива. Оба они были люди крещёные…
— Валерий Николаевич, моя мать тоже Анфиса, только Васильевна…
— Интересно, это редкое имя. Вот и у Василия Ивановича Белова мать тоже Анфиса. А моя мама – воспитанница детдома, её родители в Гражданскую войну погибли. Из Шадринска детдом перевели в Вологду, а позже, уже в Череповце, она познакомилась с моим папой Николаем Васильевичем, машинистом, водившем поезда на Октябрьской железной дороге. Он вступил в партию в 1924 году по ленинскому призыву, затем его направили в совпартшколу в Ленинграде. После окончания послали его в Пестово на лесопильный завод, где я и родился в августе 1933 года. Тогда в Ленинградской, а теперь в Новгородской области. С 1935 по 1945 год он работал в Сибири на Иртыше, в то время реке необъятной ширины. Помню, как однажды мы ехали в санях в сильнейший мороз из Омска за 200 километров в Большеречье — железной дороги не было. Мы с братом всё время высовывались из тулупов, поскольку нам всё было интересно. Доехали до постоялого двора, где были начищенные полы, самовар, нас раскутали, отправили на полати, откуда мы смотрели на чудодейство, когда вывалили из мешка мороженые пельмени, и на наших глазах рубили молоко. Всё это было удивительно…
А потом был райцентр Нижняя Тавда. Мама лежала в больнице, я к ней бегал. Деревня на ночь загораживалась жердяными воротами — чтобы не забрёл лось или медведь. И рядом по сибирскому обычаю стояла крынка молока и лежала краюха хлеба — каторжникам. Или путнику, чтобы не тревожил людей. Недалеко от Омска, километрах в 40—50, на станции Марьяновка, во время войны я пошёл в первый класс. Помню, как в 1941 году каждые пять минут через станцию шли составы на запад и встречный на восток. На запад —зачехлённые орудия, танки, солдаты в теплушках, а на восток передвигались заводы, эвакуированные и арестованные из Прибалтики. Один из них протянул руку с монетой: «Мальчик, купи газету». Но мы же не могли врагам народа… Зато когда ехали наши эшелоны, то мы вместе с женщинами, со школой шли на станцию, несли картошку, огурчики, читали им стихи, пели какие-то песни.
Запомнил один случай, который только позже со всей ясностью вошёл в моё сознание. В 1941 году отец попросился на фронт, он тогда возглавлял район. Считал, что на фронте в каком-то смысле легче. Секретарь обкома ему сказал: «Уберёшь урожай, а потом рассмотрим». Урожай уродился замечательный, собрали всё. Но представитель Комитета обороны при проверке спросил: «Вы почему не сдали семенной фонд? Не верите, что страна снабдит вас семенами на следующий год? Под расстрел пойдёшь по законам военного времени!». Фактически объявляет ему приговор. В это время звонит первый секретарь обкома партии: «У нас срочное задание от Комитета обороны — развернуть в Марьяновке аэродром. Из Таганрога эвакуируют лётную школу, надо срочно разместить. Николай тут всех и всё знает, пусть он этим и займётся. А дело его рассмотрим потом».
За месяц, точно как в романе Анатолия Иванова, сделали всё. Аэродром был построен. После этого вынесли только строгий выговор с предупреждением. А на следующий год — самый большой в Сибири урожай…
— У него?
— Да. Причём именно потому, что у него семенной фонд остался нетронутым. И он получил орден. Вот такое время – от расстрела до ордена один шаг. Я у него после ХХ съезда спросил: «Отец, а что тебя в 37 году не тронули?». Он ответил: «Ты знаешь, я тогда получил задание: поехать из Омска в Салехард на рыбные заготовки, на полгода или восемь месяцев. А дальше уже и посылать некуда». Вот так.
А после войны его направили в Полтавскую область, миргородские, гоголевские места, я овладел украинской мовой. Окончил там среднюю школу. Для нас естественным был переход с русского на украинский и с украинского на русский. В школе были две замечательные учительницы: преподаватель русского языка Надежда Васильевна и преподаватель украинского Ганна Никифоровна. Великая русская литература и выдающаяся, замечательная украинская литература входили в наши сердца без всяких директив и указов. Они не противоречили друг другу, помещались рядом. Когда хотел, отвечал по-русски, когда хотел — по-украински.
продолжение следует