Медицина – древнейшая и наипочтеннейшая отрасль человеческих знаний. Недаром кодексом чести врача является «клятва Гиппократа», древнегреческого реформатора античной медицины, с именем которого связано представление о высоком моральном облике и образце этического поведения врачевателя. Земная жизнь Христа, божественно описанная в Евангелии, изобилует примерами исцеления казавшихся неизлечимыми больных.
Поэтому я преклоняюсь перед эскулапами, исходя не только из потребности в их физической помощи, но и как перед людьми, способными вселять в нас веру в духовную предназначенность и умение правильно распоряжаться мощным потенциалом человеческого организма.
В этом очерке я хочу рассказать читателям «Слова» о врачах, с которыми сводила меня судьба. Многие из них стали близкими мне людьми, дружбу с ними считаю большим счастьем. И очень больно сознавать, когда кто-то из друзей уходит… Навсегда! Очень не хватает улыбки Владимира Кулакова, выдающегося специалиста в области акушерства и гинекологии академика РАМН. Сегодня именем Владимира Кулакова, который был не только главным акушером-гинекологом Министерства здравоохранения и социального развития РФ, но и возглавлял ряд авторитетных медицинских советов, назван Центр матери и ребёнка, где Владимир Иванович трудился многие годы. Первая серьёзная «болячка» зацепила меня в двадцатилетнем возрасте, когда я не избежал эпидемии инфекционного полиартрита, обрушившегося на СССР и США. Сначала районная больница, потом Институт ревматизма, возглавляемый тогда академиком Нестеровым и располагавшийся в чудесном нарышкинском дворце (к сожалению, сейчас там церетелевский музей современного искусства, заполненный безобразными творениями постмодернистов, лечению не поддающихся), познакомили меня с бесконечно внимательными и заботливыми докторами и добрейшим обслуживающим персоналом. Но исцеление от тяжелейших болей в суставах я получил в маленькой деревянной клинике Пятигорска, где местный доктор Кессель смог так умело подобрать бальнеологические процедуры, что через месяц я стал двигаться свободно, забыв про костыли и трости. В прошлом году, приехав в пятигорский санаторий, я сразу же спросил о своём спасителе и услышал самые тёплые отзывы коллег о своём старшем товарище, который до недавнего времени работал с ними, и сейчас, даже ослепнув, продолжает давать консультации. В докторе Кесселе меня привлекала красивая простота общения с больными, вселявшая надежду в самых трудных пациентов.
Большая часть моей творческой жизни проходит в древнем Пскове. И там, кроме реставраторов и музейных работников, у меня немало друзей, занятых в самых различных сферах человеческой деятельности. И на первом месте – настоящие псковские друзья, занятые в медицинской отрасли и буквально поразившие меня широким кругом творческих интересов. Живописец, скульптор или музейщик не мог миновать мастерскую знаменитого хранителя псковской старины Всеволода Смирнова – архитектора, кузнеца, живописца и реставратора. Ну а врач-стоматолог? Основной профессией Александра Селивёрстова, не один десяток лет проработавшего со Смирновым, было зубоврачевание. Он служил главным стоматологом Псковского радиозавода – мощнейшего оборонного предприятия. Наблюдая за тем, как Саша общается с пациентами, я поражался тому, что этот совсем ещё не старый человек сумел сохранить традиции земского врачевания, которое было вплотную приближено к народу и не принимало пациента за безликую «стат-единицу». Селивёрстова любили и уважали не только на заводе: рядом с ним невозможно было идти по городу – с каждым он остановится, у каждого к нему вопросы. И вот этот Божией милостью врач, сняв белый халат, шёл к Смирнову в кузницу и до позднего вечера работал молотобойцем, научившись и сам ковать высокохудожественные образцы из металла. Никогда не забуду слёзы благодарности на глазах Элизабет Тейлор, с которой мы подружились во время съёмок в Ленинграде фильма «Синяя птица». Золотая роза, выкованная и подаренная Сашей, поразила звезду, украшавшую себя драгоценностями высочайшей пробы. Человеком, до глубины души влюблённым в русскую живопись, литературу и особенно в классическую музыку, был Лев Скрябин – псковский, а по сути земский, чеховский врач. Он заведовал отделением в областной больнице, делал по восемь сложнейших операций в неделю, школьной ручкой с пером заполнял десятки историй болезни. Очень колоритный, с окладистой бородой, Лев Николаевич окружал больного почти женской заботой и лаской. При этом собрал – не в угоду моде, не напоказ – великолепную библиотеку, прочитывая массу книг и толстых журналов. Будучи страстным меломаном, ездил на главные концерты в Москву и Ленинград. На все эти увлечения нужны были деньги, поэтому доктор регулярно сдавал донорскую кровь. Поражал меня и его интерес к нашей реставрационной профессии, когда собирал он в ординаторской своих коллег, чтобы послушать рассказы о новых открытиях и находках.
Никогда не забуду я блестящего хирурга Володю Голяховского, с которым меня познакомили балетные друзья из Большого театра. Он полностью восстановил расслоённую кость голени моей жены – примы Мариинского балета, и она ещё много лет танцевала, забыв о травме, которая некоторых её коллег заставила уйти со сцены. Тройной оскольчатый перелом с тридцатью мелкими трещинами, образовавшийся на моей правой руке после серьёзной автокатастрофы во время поездки в Кологрив за картинами Ефима Честнякова, несмотря на абсолютный скепсис медперсонала его больницы, советовавшего Голяховскому госпитализировать меня и вставить в кость металлический стержень, хирург-профессионал собрал руками, на ощупь, и через пару месяцев, сняв гипс, я уже плавал в реке Великой и занимался реставрацией.
Основная часть моих физических страданий легла на плечи сотрудников отделения функциональной неврологии Центра психического здоровья Эммы Мунчаевой и Виталия Тихонова. Они вытащили меня, с Божией помощью, из такой глубокой депрессивной пропасти, куда лучше больше не заглядывать. По сей день я продолжаю дружить и общаться с этими дивными людьми.
Мне скоро исполнится 70 лет. Помогает нормально жить и двигаться целый коллектив Медицинской академии им. Сеченова. Началось знакомство с этим, не побоюсь сказать, знаковым центром отечественной медицинской науки, с общения, а потом многолетней дружбы с высококлассным хирургом и большой душевности человеком Сергеем Дадвани. Ранняя смерть лишила «сеченовку» одного из её столпов. Недаром по сей день у фотопортрета Дадвани на шестом этаже шестисоткоечного корпуса постоянно лежат свежие букеты цветов. Я же постоянно чувствую заботу о своём здоровье со стороны уникального кардиолога Александра Недоступа, который лечил раньше всех моих университетских профессоров, в непростые «однопартийные» времена не боялся оказывать помощь главным возмутителям большевистского спокойствия А.Солженицыну, И.Шафаревичу, А.Сахарову, Л.Бородину и многим другим «подколпачным» несогласным. Возглавляя православных врачей России, Александр Викторович является ревностным хранителем веры и духовной надежды на возрождение России.
Не могу не сказать благодарственных слов и работающей рядом с Недоступом Наталье Чичковой, которую благодарю за медицинскую поддержку и восхищаюсь её женской красотой, щедро отпущенной всем представительницам жигаревского семейства (Наташа – внучка маршала Жигарева, а мама её всю жизнь проработала реаниматологом и помогла вернуться на землю сотням безнадёжных пациентов).
Когда хирург Голяховский залечивал профессиональную травму моей супруги Валентины Ганибаловой, она готовилась стать матерью. К сожалению, у балерин, занимающихся одним из труднейших, хотя и самых прекрасных видов искусства, нередко случаются преждевременные роды. Не миновала эта опасность и Валю. Представляете, в какую тревожную панику впал будущий отец в поисках доктора, способного предотвратить трагический исход и спасти столь страстно желаемого ребёнка? Импровизированное оперативное совещание состоялось в ресторане Дома кино, тогдашней нашей alma mater. Самый заботливый и отзывчивый из многочисленной дружной компании – красавец Боря Хмельницкий, заикаясь от волнения, сказал: «Успокойся, Савёлка. Пока есть на свете Володя Кулаков, ты бездетным не останешься». А через полчаса мы уже входили в кабинет директора Областного института гинекологии и акушерства (МОНИКИ), что у Покровских ворот. Первое, что меня заставило прийти в себя, была улыбка доктора Кулакова. Такие я привык видеть на лицах своих закадычных друзей – заонежских плотников, восстанавливающих деревянные церкви в Кижах, или светящиеся радостью глаза сквозь очки своего духовного отца – игумена Псково-Печерского монастыря Алипия. Доктор не стал произносить дежурных фраз, должных вселить уверенность в дрожащего от грядущего несчастья человека. Просто сказал: «Случай не из лёгких, но я постараюсь сделать всё, что в моих силах». И дальше, в течение пяти дней, человек, который впервые видел меня и мою жену, стал для нас самым близким. Не буду рассказывать о лекарствах и уколах, которыми он врачевал несчастную беременную женщину. Он знал, что нужно делать, ибо был врачевателем от Бога, и вернул всё на круги своя. На лице Вали снова заиграла улыбка будущей матери, она продолжала читать, вязать шерстяные вещи и общаться с моими друзьями, а я вернулся к любимой работе, предчувствуя радость встречи с новорождённым чадом.
Уверен, что мы с Володей Кулаковым подружились бы обязательно, не испытай я даже нужды в его профессиональном опыте. Мимо этого человека нельзя было пройти, ибо от него исходили такие потоки добра и просветлённости, что не попасть под их обаяние мог только человек равнодушный или совсем чёрствый.
Не скажу, что мы с Володей проводили много времени вместе. Прежде всего потому, что каждый из нас днями работал не на страх, а на совесть. Но я всегда помнил и знал, что есть человек, к которому могу обратиться за любой помощью, даже среди ночи. Таких людей, поверьте мне, мало на белом свете. Но именно благодаря им этот свет существует. «Не стоит село без праведника», — гласит народная мудрость. Вот без такого праведника, каким был Володя Кулаков, не устояла бы и наша медицина в тяжёлые постперестроечные времена, когда всё рушили, воровали, думая только о своих шкурных интересах и, конечно же, не вспоминая о «клятве Гиппократа». Знаю, что моему другу предлагали пост министра здравоохранения. Он отказался, понимая, что нужнее в своём Центре матери и ребёнка, и прежде всего как практикующий врач, и одновременно заботливый и рачительный хозяин и администратор. Министерили в те лихие времена бессовестные зурабовы и шевченки – выкормыши ельцинской вседозволенности. И не будь на местах людей, подобных Кулакову, Бог весть, где бы оказалась наша расхристанная медицина.
Тяжёлым испытанием для всех нас стали долгие месяцы болезни Володи. Понимая, чего стоили эти дни и ночи очаровательной его супруге Татьяне – коллеге и единомышленнице – старались мы чем могли облегчить нелёгкую её долю. Главным же были её любовь и самоотверженность, которыми так щедро Бог одарил эту русскую женщину. Поразительно, что некоторые коллеги Кулакова, буквально взращенные и выпестованные им, повели себя в худших традициях чиновничье-бюрократической стаи. К сожалению, восточная мудрость, гласящая, что шакалы всегда приходят после львов, отражает поведение тех, кто «помогал» Кулакову бороться с тяжёлым недугом.
Истина же, свидетельствующая об отсутствии незаменимых людей, далеко не всегда срабатывает. Можно заменить рядового человека ему подобным, но тех, кто является солью земли, могут сменить на этом посту подобные им титаны. Сменить, но не заменить.
Мне очень не хватает нынче Володи Кулакова. Таких, как он, остаётся всё меньше и меньше. Но глубокая и прочная память о них помогает в повседневной жизни, нелёгкой и несладкой. Помогают чистота, добропорядочность, профессиональная значимость и мастерство Владимира Кулакова – человека, руки которого дали жизнь тысячам пришедших в этот мир человеческих созданий.
Савва ЯМЩИКОВ.