Певица Лариса Косарева — драматическое сопрано — родилась в Москве. Артистка камерного вокально-хорового коллектива «Синтез-капелла» Российского государственного музыкального центра телевидения и радиовещания (ФГУ «Российский государственный музыкальный телерадиоцентр» — руководитель Герасимова Ирина Анатольевна; камерный вокально-хоровой коллектив «Синтез-Капелла» — художественный руководитель — заслуженная артистка России, композитор Гельсят Шайдулова). Окончила факультет хорового дирижирования (академический хор) Московского государственного института культуры.
В репертуаре сольной певицы Ларисы Косаревой — произведения Шуберта, Римского-Корсакова, Рахманинова, Даргомыжского, Чайковского, Танеева, а также современных композиторов. Дипломант международного фестиваля «Таланты объединяют мир», лауреат «Пушкинского фестиваля», обладательница награды общества Серафима Саровского.
— Был ли в вашей жизни, Лариса Евгеньевна, момент, который навёл вас на мысль петь профессионально?
— Если говорить искренне, то случилось всё это, Юрий Александрович, как это довольно часто бывает в жизни, совершенно неожиданно. Я по образованию дирижёр хора, и мне очень нравится моя специальность, даже, можно сказать, влюблена в неё. На мой взгляд, хор — это нечто возвышенное, даже до некоторой степени религиозное. Когда я слышу пение хора, мне на память приходят чудесные строки Александра Блока:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою...
Вот с такими сильными впечатлениями я старалась работать с хором. Я долгое время вела занятия с детьми в музыкальной школе и даже была завучем. Дважды мне удалось победить в международных конкурсах, работая с детским хором. Но мне страстно хотелось петь самой. И я решила пройти конкурс в «Синтез-Капеллу». Я тогда даже не понимала, что вот так буднично перехожу из одного жизненного состояния в другое. Я репетировала день и ночь. Голос мой звучал, как мне казалось, совершенно по-новому, ярко, выразительно. Я спрашивала у соседей, не слышат ли они моего голоса и моего рояля. К счастью, дом наш крепок и звуков музыки соседи не слышали. На прослушивании я забыла саму себя, я пела так сильно и искренне, с таким любовным чувством, что меня без всяческих колебаний приняли в «Синтез-Капеллу». Я не стала зазнаваться, усмехнулась сама себе, потому что стараюсь всегда, как говорил великий композитор Никита Богословский, смотреть на себя с иронией... Когда я пою, то всё, о чём говорится в исполняемом мною произведении, переживаю, как будто это случилось со мной, как будто это я рассказываю свою собственную жизнь. Я не хочу этим сказать, что я верная последовательница системы Станиславского, но то, что театр переживания мне близок, могу сказать со всей определённостью. Недавно я была в Театре Российской армии на премьере пьесы Генрика Ибсена «Серебряные колокольчики» в постановке выдающегося режиссёра Александра Бурдонского. Спектакль мне понравился тонким психологизмом, поскольку он носит исповедальный характер. За кулисами я поздравила Александра Васильевича Бурдонского с удачей, на что он сказал: «Вся моя жизнь оказалась подготовкой к этому спектаклю. Этот спектакль — разочарование многих поколений, которое я наиболее остро пропустил через себя, будучи родным внуком Иосифа Сталина»… Вот такие бывают открытия. И когда меня приняли в «Синтез-Капеллу», я почувствовала восторг, я просто летала на крыльях ветра. Дирижёр хора я профессиональный. Педагог — тоже хороший. Но петь в хоре, оказывается, это истинное наслаждение. В очень небольшом хоре — это ансамбль из 16 человек. В коллектив приходят профессионалы с двумя образованиями: одно — дирижёрско-хоровое, когда человек всё с листа читает в быстром темпе с первого раза, а второе образование вокальное — консерваторское. И я поняла, что если я не начну заниматься вокалом, то буду первая, кого вежливо или не совсем вежливо попросят уйти. И для того, чтобы начать совершенствовать свои вокальные данные, мне порекомендовали обратиться к заведующей музыкальной частью театра «Школа драматического искусства» на Поварской Елене Яковлевне Редичкиной, не столько практику вокала, сколько его теоретику, которая отлично разбиралась в вокале. Мне чрезвычайно интересен сам процесс постановки голоса: резонаторы, посыл звука, опорная диафрагма... Если бы я взяла свои ноты, по которым я начала заниматься вокалом, то у меня стоят там все цезуры, все знаки препинания, отделены все гласные буквы так, чтобы посыл этой гласной начинался отдельно. И стоят скорости... Скорость средняя или скорость максимальная или скорость минимальная. Потому что посыл ноты в верхнем регистре, в среднем и в нижнем очень отличается. Именно скоростью посыла. Нижние ноты исполняются на самой минимальной скорости. То есть всё освобождается, тормозится, опускается гортань, дыхание ставится на диафрагму, связки смыкаются плотно, полным объёмом. И торжественно звучит низкий регистр. Высокий регистр, сопрановый регистр, тоже ставится на дыхании, но в основном звучат голова и верхние резонаторы, лобные пазухи, два носовых резонатора, звук выдвигается на улыбку, на передние зубы, получается нечто вроде говорящей головы, скорость звука увеличивается... Именно Елена Яковлевна Редичкина первой услышала «томящийся в темнице» чудесный и редкий тембр моего голоса, который бережно сумела извлечь на свет Божий, или, как я говорю сама, «вынула». У меня оказался красивый низкий голос — драматическое сопрано. Обидно, конечно, что ни один педагог ни в музыкальной школе, ни в музыкальном училище, ни на дирижёрско-хоровом факультете института не смог услышать, «разглядеть» этого. Оказывается, к успеху нужно смело идти самой. Возможности моего голоса очень большие. Многие произведения отлично ложатся под мой диапазон. Нижний предел — соль малой октавы, верхний — ля второй октавы. Это позволяет брать богатые низкие ноты, достигая высокого и яркого «верха». И я стала давать сольные концерты.
— Помимо великолепного вокального таланта вы обладаете несомненным талантом драматической актрисы. Вы обучались актёрскому мастерству?
— Нет, актёрское мастерство как дисциплину нам не преподавали. Я сама пришла к этому. Может быть, у меня в самом деле врожденный талант драматической актрисы, которая ещё и поет. Я сама постоянно и с удовольствием совершенствую своё актерское мастерство... Многое я черпаю из вокального наследия Зары Долухановой… Любопытно то, что, насколько я помню, профессиональное становление Зары Долухановой, рост её мастерства были связаны не с учебным заведением. Не окончив музыкального техникума, она уехала в Ереван с композитором Александром Долуханяном, красивым, молодым, любовь и замужество резко изменили привычный жизненный ритм аккуратной студентки. Долуханян взял на себя роль педагога-вокалиста и убедил жену в предпочтительности семейного варианта «консерватории», тем более что он был человеком достаточно компетентным в вокально-технологических вопросах, умевшим заниматься с певцами, да к тому же музыкантом крупного масштаба, всегда убежденным в своей правоте... Образцом для подражания для меня служат и другие певицы. Например, Чичелия Бартоли, певица с камерным голосом, но необыкновенно артистичная. Я слышала в её исполнении вещи, которые написаны для меццо-сопрано, она же их поёт абсолютно как меццо, и вдруг тут же идут виртуозные сопрановые, где необыкновенные верхушки, лирико-колоратурное сопрано... Главное — работать самой, ежедневно петь у рояля.
— А как вы подбираете репертуар, отчего вы отталкиваетесь, отдавая предпочтение тому или иному произведению?
— Я люблю как классическую, так и современную поэзию… Видимо, поэтому я прежде всего отталкиваюсь от текста. Хотя здесь всё должно быть гармонично. Вот, например, я очень плодотворно сотрудничаю с талантливым, своеобразным композитором Еленой Спас, блестящая песня которой на стихи известного поэта Бориса Дубровина «Тишина» волнует мою кровь:
Я целую твой голос, целую
дыханье
Тень твою, что невольно
коснулась меня...
Работаю я с замечательной поэтессой Радой Полищук — и романсы на её стихотворный цикл у меня получились великолепные. Основное свойство поэзии Рады Полищук — непрекращающийся поток сознания, обрушивающийся на читателя. Этот поток сознания силён и в поэзии Марины Цветаевой, с многозначностью и ёмкостью слова, с цветовой символикой… Для Марины Цветаевой жизнь — это прежде всего любовь. Страстным дыханием любви пронизана вся её лирика. И я столь же страстно пою романсы композитора Антона Шатько на её стихи. Любовь — кислород её поэзии. И когда она исчезает, то на вопрос, кто готов умереть во имя любви, поэтесса отвечает: «Я». Когда я пою её романсы, то как наяву вижу перед собой две влюбленные фигуры, переплетённые танцем, и отчетливо слышу два любовных голоса, переливающиеся, словно струи ручья, в одну мелодию. Омытое песнями и слезами пространство бессмертной любви. И её стихи:
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче — всё косится в сторону!
Вчера ещё до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче — вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе
я сделала?!»
Антон Шатько написал более ста романсов. Но я исполняю, конечно, самые лучшие из них. Я сама переводила их в ноты, в аккорды, потому что нот у Антона Шатько не было. Сейчас так принято, что современные авторы нот не пишут. У них всё в компьютере или всё в голове. Несколько раз он напевал мелодии своих романсов. И таким образом в моём творчестве появилось несколько его романсов на стихи Марины Цветаевой...
— Кстати, я был на вашем великолепнейшем концерте в Доме журналиста, и пребываю до сих пор под сильным впечатлением от вашего голоса. Там я купил ваш диск «Прими мой дар». И вы об Антоне Шатько как раз говорили, что все какие-то несчастные судьбы. Талантливые люди как-то уходят внезапно. Да?
— К несчастью, это так. Два моих друга, которых я всегда вспоминаю, ушли очень молодыми. У меня сохранилось много фотографий, где рядом со мной стоит поэт Денис Коротаев, с которым мы шесть лет вместе работали. Он был ведущим моих концертов и чтецом. И случилось несчастье, он попал в автомобильную катастрофу... Ему было 37 лет. Он работал в одном из институтов на кафедре математики и информатики. Информатика тогда только начиналась. Компьютеров тогда не было. Он писал стихи. При жизни у него вышли три книги... А четвёртую книгу уже издал отец после его смерти, собрал всё остальное, всё, что у него не было опубликовано. А благодаря моим концертным записям удалось выпустить его аудиодиск, где он читал стихи. Думаю, что если бы не было наших совместных концертов, то не было бы и этого архива. На этой фотографии (Лариса Косарева показывает мне фотографии. — Ю.К.) этот человек стоит справа от меня. А слева стоит Антон Шатько. И ни одного, ни другого не стало. Очень тяжело без этих замечательных молодых людей, и поэта, и композитора. И когда я бываю в храме, а в день своих концертов я непременно хожу в храм, то я прежде всего поминаю родителей и этих двух талантливых людей.
— Физическая жизнь проходит бесследно. Жизнь духовная только укореняется в нашей культуре.
— Разумеется, нужно много работать, постоянно репетировать, чтобы остаться в памяти народной. Добиваться успеха с детства. Сначала я училась в музыкальной школе, потом в музыкальном училище имени Ипполитова-Иванова, потом в институте культуры… Но помимо обучения в душе должна жить музыка, свободная и возвышенная, зовущая к новым музыкальным открытиям и откровениям, без которых невозможно искусство. Об этом я стараюсь размышлять в каждой своей программе, чтобы расширить представление слушателей о вокальном искусстве, о богатстве нашей и мировой музыкальной культуры… Я являюсь хозяйкой музыкального салона в Кузьминках, где даю цикл концертов под общим названием: «Мир русского романса в Музее русской усадебной культуры». Это в новых музейных залах Конного двора усадьбы князей Голицыных «Влахернское-Кузьминки». Я обожаю этот шедевр московского зодчества — уникальный памятник архитектуры — Конный двор, недавно отреставрированный. А скульптурные группы юношей с конями — копии фигур на Аничковом мосту в Петербурге, выполненные по моделям скульптора Клодта, приводят меня в трепет. Многие мои концерты ведёт артистка Ольга Акакиева, великолепно читающая стихи. Известно, что 2009 год — это юбилей рода князей Голицыных. И каждый Голицын старался оставить что-то после себя. Я готовлю программу к этому юбилею. Хотя я должна сказать, что их музыка не столь интересна, она простовата, они не были профессионалами, у них часто музыкальные акценты не совпадают с акцентами слова, приходятся на слабую долю музыки, что очень неудобно петь. И кое-где даже приходится подправлять что-то. Я, наверное, не вправе это делать, но фразы у них иногда встречаются такие корявые, так не говорят по-русски. Однако это всё может быть интересно с исторической точки зрения, потому что их произведения никогда не исполнялись. Я думаю, что музыка русской усадьбы и Москвы, и России будет моим подарком к 600-летию рода Голицыных.
— Как вы, Лариса Евгеньевна, выстраиваете свои замечательные концерты и где они главным образом проходят?
— Я дирижёр хора, которая вдруг запела сольно. Но, выйдя один раз на сцену, я поняла, что больше без сольных концертов жить не смогу, что, как певица, я должна с максимальной самоотдачей и мастерством выразить себя, утвердиться не только в глазах публики, но и самой обрести уверенность в своих силах и возможностях для покорения новых творческих высот. Я выступаю с концертами, я пою, а сама чувствую, что во мне жив ещё педагог, и мне всегда страстно хочется заниматься музыкальным просветительством на сцене. Отдаю себе отчёт в том, что я неспокойная. Если я знаю какие-то существенные подробности о романсах или об авторах, то обязательно хотя бы несколько фраз должна сказать об этом, сделать информационно-художественные вставки. Мои концерты проходят в основном в камерных залах, на творческих вечерах композиторов, поэтов, в библиотеках. Я даю свои сольные концерты в мемориальном музее А.Н. Скрябина, в Римско-католическом кафедральном соборе, в Российско-немецком доме в Москве, в Центральном Доме ученых, в Рахманиновском обществе, в Дворянском собрании, в Купеческом собрании, в Доме-музее К.С.Станиславского, в Литературном музее А.С.Пушкина, Музее поэтов Серебряного века и в других замечательных залах и на концертных площадках. Недавно, кстати говоря, прошёл мой концерт на презентации вашего прекрасного, Юрий Александрович, литературного альманаха «Ре-цепт» в библиотеке имени Андрея Платонова. На нём мне замечательно аккомпанировал гитарист Михаил Грайфер, известный по выступлениям с бардом Александром Городницким. Или я получаю заказы на какие-то тематические вечера. Например, библиотека имени Николая Васильевича Гоголя заказала мне программу о нём. Это знаменитая библиотека на Никитском бульваре, во дворике которой сидит уснувший, трагичный Гоголь. У меня там был цикл концертов. Я как бы заново открыла для себя этого загадочного, инфернального, гениального писателя... Несколько слов о других программах. Я очень люблю город Гусь-Хрустальный, в котором несколько раз выступала и где меня очень тепло встречают... Как уже сказала, я обожаю поэзию Марины Цветаевой. С программой «Диалоги с Мариной» выступала в последнем месте её жизни, совершенно святом для меня, в Елабуге... Так совпало, что в этот момент проходил 200-летний юбилей Ивана Шишкина, художника. И меня пригласили в Елабугу, которая прославлена тремя именами: Шишкин, Цветаева и Дурова, кавалерист-девица. Я выступала перед потомками Шишкина. Их было более 30 человек. Они меня восторженно принимали, говорили, что у меня прелестное сопрано с теплым тембром. После того, как я побывала в Елабуге и исполнила там старинные романсы для потомков Шишкина и программу «Диалоги с Мариной», посыпались всевозможные предложения. Меня звали в Тарусу, сказали, что ждут с нетерпением, и я выступала там, позвонили из Александрова и тоже хвалили и звали непременно приехать, приглашал директор музея Марины и Анастасии Цветаевых в Александрове, и я побывала в красивом городке и дала большой концерт. В 1916 году к Марине в Александров приезжал Осип Мандельштам, написавший чуть позже в Коктебеле такие чудесные строки:
…От монастырских косогоров
Широкий убегает луг.
Мне от владимирских просторов
Так не хотелося на юг,
Но в этой тёмной, деревянной
И юродивой слободе
С такой монашкою туманной
Остаться — значит быть беде...
С этой программой я также выступала в Фонде Александра Солженицына «Русское зарубежье»… В прошлом театральном сезоне состоялись мои гастроли в Польше по приглашению общества «Лига восходящего искусства». Выступала с программой старинного русского романса. Успех был ошеломляющий, окрыляющий мою душу, потому что романс обнажает все чувства, доводит их до предела, ибо веками созидалась культура высоких чувств и отношений между людьми, неотъемлемой частью которой являются музыка, поэзия, любовь… Особым вниманием интеллигентной публики пользуются мои программы: «Под чарующей лаской твоею» — мир русского романса, «Маленькие шедевры большой музыки» — классическое наследие немецких композиторов, «Мой голос для тебя и ласковый и томный» — романсы на стихи А.С. Пушкина, «Библейские сюжеты в музыке» и многие другие. Если говорить о любимых моих композиторах-классиках, то, я полагаю, это в первую очередь Чайковский и Рахманинов. Здесь и гениальные романсы Сергея Рахманинова «Пред иконой» на стихи Арсения Голенищева-Кутузова, «Полюбила я на печаль свою» на стихи Алексея Плещеева, и, конечно же, «Весенние воды» на стихи Фёдора Тютчева. Надо сказать, что мне блестяще аккомпанирует на фортепьяно заслуженный артист России Сергей Солодовник, и особенно неподражаемо играет он вещи Сергея Рахманинова. А как Сергей Солодовник делает финалы! Он в полном смысле слова ещё и драматический актёр: с последним звуком он медленно отклоняется назад, поднимает голову, устремляет глаза вверх, сжимает губы в трубочку и как бы своим дуновением помогает божественным звукам удаляться в выси горние. Первое отделение своих концертов я, как правило, заканчиваю либо романсом «Весенние воды», либо совершенно неземным романсом Петра Чайковского «День ли царит» на стихи Алексея Апухтина… Или вот однажды мне посчастливилось, можете себе представить, петь в сопровождении двух арф! Это уносит в невероятные поэтические выси. Во всяком случае, арфы мне представляются инструментами небесных сфер: во время моего пения они располагались рядом со мной, но слушателям казалось, как потом мне говорили поклонники, что звучание арф идёт с неба; вероятно, на этом акустическом эффекте основана магия пространственной медитации. Это бесподобно, это божественно! Как божественна проза Антона Чехова. А вообще говоря, мои любимые вещи — это те, которые я сама исполняю, которые я нежно люблю. Здесь я плавно перехожу к Антону Павловичу, потому что подготовила довольно содержательную программу «Чехов и музыка» и часто бываю в Мелихове. Руководство музея сделало мне предложение подготовить такую программу.
— Замечательная краска в нашей беседе — Чехов. В Мелихове, в отдельном домике, он написал «Чайку».
— Да, вы правы, Юрий Александрович, чудесный домик, гениальная «Чайка»... Звучала там и знаменитая «Серенада для голоса с виолончелью» итальянского композитора и виолончелиста Гаэтано Брага. Эта «Серенада» получила еще и название «Валахская легенда». На первом диске, который записала, я исполняю эту великолепную серенаду... В рассказе Чехова, насколько я помню, Таня — сопрано, одна из барышень — контральто и молодой человек на скрипке разучивали эту серенаду. Известно, что в Мелихове у Чехова расходились нервы — он почти совсем не спал. Стоило только ему начать забываться, как он вдруг пробуждался, вскакивал и уже долго не мог уснуть. Но, как бы то ни было, приезд Лики и Потапенко сильно развлекал его. Потапенко пел, играл на скрипке. Лика садилась за рояль и начинала петь входившую тогда в моду «Валахскую легенду» Гаэтано Брага:
О, что за звуки слышу я,
Сердце они пленяют
И на крыльях зефира к нам сюда
Как бы с небес долетают…
В этой легенде больная девушка слышит в бреду доносящуюся до неё с неба песнь ангелов, просит мать выйти на балкон и узнать, откуда несутся эти звуки, но мать не слышит их, не понимает её, и девушка в разочаровании засыпает снова. Чехов находил в этом романсе что-то мистическое, полное красивого романтизма, и он послужил импульсом к написанию рассказа «Черный монах». Вообще история этой серенады Гаэтано Брага любопытна. Дмитрий Шостакович, как и Антон Чехов, был чуток к мистике. Всё началось с провидческого сна в новогоднюю ночь 31 декабря 1925 года — Шостаковичу тогда было всего 18 лет, и он был студентом Ленинградской консерватории. Идет Шостакович один по пустыне, и вдруг навстречу ему появляется старец в белой одежде и говорит, что этот год будет для Шостаковича счастливым. Шостакович просыпается с ощущением огромной радости. Вспоминает рассказ Чехова «Черный монах», где у Коврина тоже было состояние великой радости. Память о новогоднем сне с вещим монахом преследовала Шостаковича всю жизнь. Однажды он попросил жену отыскать ноты «Серенады» забытого композитора Гаэтано Брага, той самой когда-то популярной «Серенады». Жена находит в архивах ноты Брага, и Шостакович с изумлением узнает, что Чехов описал «Серенаду» не совсем так, как она исполнялась. Писатель изменил состав инструментов, у композитора в партитуре были не только сопрано, контральто и скрипка. Подумав, Шостакович переписывает музыку Брага в чеховском ключе, добавив от себя только фортепьяно с акцентными басами. Случилось невероятное: давно умерший Чехов руками Шостаковича пишет музыку к своему рассказу… Герою рассказа Коврину, альтер эго Чехова, природа видится одухотворённой, ждущей его понимания. Иначе смотрят на природу Песоцкие, отец и дочь. Природа для них — возможность взять всё, что может принести пользу... Творческая же одержимость Коврина оборачивается безумием. Больное воображение героя в поисках истины обращается к призраку. Он живёт напряжённой духовной жизнью и от этого счастлив. Но его начинают лечить и этим убивают в нём способность заниматься творчеством. Чехов суров, он всем своим творчеством, и особенно рассказом «Черный монах», говорит, что художник — не от мира сего, что он не участвует в игрищах на ярмарке тщеславия, что он находится вне социума, не занимает ни министерских, ни генеральских, никаких значимых должностей, он сидит, образно говоря, на облаке и свидетельствует, как Бог, жизнь людей — не лечите творца, не меняйте его ментальность, она часто не совпадает со своим временем, не суйтесь к творцу с тяпками и грядками! У Чехова сад — это его мысли, писательство, сохранение души в слове. Работая над исполнением «Серенады», я глубже стала понимать, что моё искусство — это тоже сад вечно обновляющейся жизни, взращивать который я должна сама. Я пою любовно, всю себя без остатка отдавая вокалу, музыке.
Беседовал
Юрий КУВАЛДИН.