Познакомиться с поэтом Николаем Александровичем Зиновьевым мне довелось недавно на фестивале «Сияние России» в Иркутске, который многие годы проводит великий русский писатель Валентин Распутин. В октябре прошлого года этот ежегодный праздник русской культуры собирался в 14-й раз. В нём приняли участие очень интересные писатели, поэты, художники, актёры из разных концов России.
Среди гостей оказался и краснодарский поэт Николай Зиновьев, один из наиболее одарённых современных русских поэтов. «У этого автора свой разговор с читателем, своя интонация. Вы поймёте это сразу, услышав его, — говорил о нём В. Распутин, представляя Зиновьева зрителям на многочисленных встречах на иркутской земле.
На авансцену выходил Николай Александрович Зиновьев в свитере или пуловере, высоколобый, чернобородый, черноглазый и начинал читать стихи – просто, без рисовки, без позы, столь излюблённой некоторыми мастерами поэтического цеха.
И зал взрывался аплодисментами. Если бы не жёсткий регламент выступлений – всем гостям нужно было дать слово, – Зиновьева слушали бы ещё и ещё. Его стих чужд нарядности, внешней вычурности, он по-библейски прост и по-библейски мощен. Слова Зиновьева словно удар молнии, они разят в самое сердце.
Зиновьев – редкостно самобытный поэт, но след русской поэтической традиции явственно ощущается в его творчестве. Его стихи идут от Тютчева, Рубцова, Юрия Кузнецова, не так давно ушедшего от нас. Зиновьев – глубоко народный поэт и по форме, и по внутренней удивительной близости к своему народу — старикам, случайно встреченным знакомым, афганским и чеченским инвалидам, своей матери, бабушке, деду, павшему на войне.
Его темы – душа человека в её извечном стремлении к Богу и отпадение иных от Бога, Россия и мир, русский народ, его пороки и величие, восхищение женщиной, любование природой, а вернее, слияние с ней.
«Я вас сразу очень выделил, — сказал ему при знакомстве. — Числю в первых поэтах сегодня».
Недавно в Краснодаре вышла в свет девятая книжка стихов Николая Зиновьева «Я — русский».
В предисловии к ней литературовед Виктор Бараков, в частности, писал:
«Такого поэта в России больше нет», «сравнить его не с кем» — это и подобные изречения с завидным постоянством появляются в статьях и заметках о кубанском лирике Николае Зиновьеве. Ещё процитируем Валентина Распутина. «Талант Зиновьева, — пишет он, — отличен от других ещё и тем, что он немногословен в стихе и чёток в выражении мысли, он строки не навевает, как это часто бывает в поэзии, а вырубает настолько мощной и ударной, неожиданной мыслью, мыслью точной и яркой, что это производит сильное, если не оглушающее впечатление».
Уже в ноябре прошлого года произведения Николая Зиновьева впервые появились в «Слове». Сообщил автору в Кореневск Краснодарского края, что его стихи украсили номер и газету. Николай Зиновьев, обрадованный, прислал ещё одну подборку, и она тут же пошла на полосу. И вот третья. Верим, каждое его появление в «Слове» — это событие не только для наших читателей, но и для русской литературы. С редкой искренностью говорит он с читателем, с удивительной силой проникновения в душу. И говорит он о главном для нас. Поэтому стихи его идут от сердца к сердцу.
Виктор Линник.
Спасти Россию очень просто:
Всем надо с душ содрать коросту
Неверья, страха бремена
На все отбросить времена,
И всё. Россия спасена.
* * *
«Мысль изречённая есть ложь».
Ф.И.Тютчев.
Ну вот и право крепостное
Вернулось, будто из похода.
И лишь название иное
Ему придумали: свобода.
Людская жизнь — предмет
продажи,
Хозяин — барин, как всегда,
Только лютее ещё даже,
Чем был он в прежние года.
А на суку сидит ворона,
И клюв, как ножницы, её.
Отрежь, ворона, время Оно,
Пусть оно канет в забытьё.
А нас ждут в Царствии Небесном,
Не всех, конечно, но а всё ж
Не всем же светит ада бездна.
Всё изречённое — не ложь.
* * *
Иные баре, не иные
Их взгляды: те же, свысока
На тех, кто собственно Россия
Была и есть во все века.
Ещё икнётся вам, все воры,
Считать народ за дурака.
Ну а пока борзые своры
Летят, топча Руси просторы,
Травя, как прежде, русака.
Хула на Духа Святого
Се проверено веками,
Что в любое жизни время,
Если бросишь в небо камень,
Он вернётся тебе в темя.
Аксиома
Порой я клял социализм,
Был он безбожием мне тошен,
Но капитализм — каннибализм
Быть на земле вообще не должен.
Я вижу ясно: как в аду
Он сам себя за глотку гложет.
Чёрт обещал за это мзду,
Но он соврал. Он это может.
* * *
Когда детям, что было, отдам,
Ветер вечности в уши засвищет,
По святым я отправлюсь местам -
По заброшенным сельским
кладбищам.
Там, где корни берёз проросли
Сквозь глазницы и клетки грудные
Тех, кто воз государства везли.
Я один помяну вас, родные...
Храм на небе
Облака на небосводе,
Что за чудо этот храм!
Гимн единственной свободе,
Душам страждущим бальзам.
До прекрасного охотник,
Сам прекрасен и силён,
Этот храм построил Плотник
Всех народов и времён.
* * *
Бессонница, бессонница,
Стол кренится, шкаф клонится,
И кривится окно.
И слышен голос кочета,
И спать поэту хочется,
Как всем ночами, но ...
И этому вот «но»
Стихом стать суждено.
* * *
У народа быт несносен,
Слёз и бед невпроворот,
Но народ мой богоносен,
Потому, что мой народ.
«Всяк кулик своё болото...»
Глупо. Я ведь не кулик.
А народ и впрямь велик,
Даже спорить неохота.
На дружеской пирушке
Собрал нехитрую закуску:
Селёдку, кислую капустку
И пир пошёл, хоть не горой,
Но каждый был на нём герой.
Какие светлые умы!
И несмотря на то, что пьяны.
А Чарльз Дарвин врал, что мы
Произошли от обезьяны.
Повсюду ложь, повсюду ложь!
С экранов, со страниц газет.
Я ей кричу: «Меня не трожь!»
Она мне вкрадчиво: «Э, нет.
Ведь ты поэт, ты мне и нужен,
Ты правду пишешь, говорят,
Ты не готов ли стать мне мужем?»
Я стал креститься: свят, свят. Свят!
Ещё раз о блудном сыне
Блудный сын домой вернулся,
Крикнул в дверь: «Отец и мать!»
Только пыли вихрь взметнулся.
Как же это понимать?
Из дверей священник вышел
В облаченьи, как лунь, бел,
И сказал ему: «Потише,
Я их только что отпел».
Блудный сын на землю
рухнул
И лежал так целый день.
Ночью филин громко ухнул,
Тело мёртвое задев.
Всех троих похоронили
За оградкою одной.
И летал ночами филин
У могилок, как родной.
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ
Это — старая улица Мира.
Золотые, родные года!
Я, как странник на пачке
«Памира»,
Там остался душой навсегда.
Пусть там хаты стоят не по нити,
И плетни пацанятам по грудь,
Вы на окна, на окна взгляните! —
Без решёток они. Вот в чём суть.
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
Пусть не всегда была ты стойкой
И горькую пила украдкой,
Но всё-таки была прослойкой,
А нынче стала ты прокладкой.
У МОНУМЕНТА ЖЕРТВАМ
ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Над легендарною тачанкою
Плывут неспешно облака.
И ветер песнь поет печальную
В гранитных гривах. На века
Застыли кони оголтелые,
На постаменте солнца блик,
Кладу к нему букет гвоздик.
Гвоздики красные и белые...
* * *
Я помню всех по именам,
Кто нас учил, что труд — награда.
Забудьте, милые! Не надо...
Труд — наказанье Божье нам.
Как может быть мой дух высок,
Когда до поту, до измору
Я за говядины кусок
Дворец роскошный строю вору?..
Ведь я потворствую ему.
Ведь я из их, выходит, своры...
О, век! Ни сердцу, ни уму,
Ни духу не найти опоры.
* * *
Что значат знакомства в дороге?
Но помню её до сих пор:
И взгляд её помню глубокий,
И влево бегущий пробор,
И столик вагонный меж нами,
Привинченный крепко к стене...
Не Юность ли это с годами
Всё явственней видется мне?
КОМБАЙНЁР
В пыльной куртке из холстины,
В сапогах и пыльной кепке
Мягко прыгнул из кабины
Человек — большой и крепкий.
И тряпицею в мазуте
Человек свои ручищи
Тёр, не зная, что, по сути,
Нету рук на свете чище.
* * *
Не потому, что вдруг напился,
Но снова я не узнаю —
Кто это горько так склонился
У входа в хижину мою?
Да это ж Родина! От пыли
Седая, в струпьях и с клюкой...
Да если б мы ее любили,
Могла бы стать она такой?!.
РОССИИ
Когда ты невинной и слабой
Невестой навстречу идешь,
А смотришь распутною бабой,
Где правда твоя, а где ложь?
То матом ощеришься дико,
То слезы по впадинам щек.
В руке — то щербатая финка,
То скрипки волшебной смычок.
Ты — в даль полевая дорога
Иль омута злая вода?..
Ведь всю-то тебя, как и Бога,
Не видел никто.
Никогда.
Русское поле
Я под небом твоим тусклым
Понял это не вчера:
Чтоб тебе остаться русским,
Куликовым стать пора.
А иначе тебя сгорбит,
Стиснет страшная беда,
Станешь ты курганом скорби
Аж до Страшного суда.
Будет летними ночами
Золотая сниться рожь.
Деревянными крестами
До вершины зарастешь...
* * *
Вижу небо, поле в перелесках,
И у сельсовета бюст вождя.
Вижу речку всю в игривых всплесках
Тёплого июльского дождя.
Слышу грома дальнего раскаты —
Всё это вмещается во мне.
Русская душа, как широка ты!
Есть где разгуляться сатане...
Исход
От мира — прогнившего склепа,
От злобы, насилья и лжи
Россия уходит на небо,
Попробуй её удержи.
* * *
И длится век наш развращённый,
И мне отчётливо видна
Картина грустная одна:
«Кипит наш разум возмущённый»
И скоро выкипит до дна.
* * *
Люблю я тихий час закатный,
Когда остынет пыль дорог,
Когда чуть влажный и прохладный
С реки подует ветерок,
Когда над зеркалом запруды
Две-три звезды вствечают взгляд,
Когда умолкнут словоблуды,
А молчуны заговорят...
Зимняя заря
От мороза воздух гулкий,
Подувает ветерок.
Как на палехской шкатулке,
Замер зимний хуторок.
Розовит сугробов гребни
Свет зари. Хрустален звук.
А дымы из труб, как стебли,
Ветром скошены на юг.