2012 год — год череды ярких юбилейных дат российской истории. Среди них есть дата, почему-то не притягивающая к себе особого внимания, хотя она связана с событием, которое никак не отнести к заурядным. Речь идёт о 9 июля (28 июня по старому стилю) 1762 года, когда российской императрицей была провозглашена Екатерина II, за свои заслуги перед Россией прозванная Великой.
В части историографии принято замалчивать достижения Екатерины II и выпячивать существовавший при ней фаворитизм, как и некоторые её недостатки и слабости, принижая таким образом величие русской истории. Да, женщина на троне не была лишена слабостей, но они с лихвой перекрывались её сильными качествами: даром настоящего лидера, талантом стратега, неординарным и гибким мышлением, широким кругозором, целеустремлённостью.
Главной заслугой Екатерины Великой перед Россией стали огромные успехи во внешней политике. Все внешнеполитические проблемы, стоявшие перед страной к началу царствования Екатерины, были полностью разрешены. Екатерининская эпоха явилась временем невиданного, ошеломляющего взлёта международного значения Российской империи.
«Жаль, что нельзя каждому вдохнуть умение и талант»
В 1791 году канцлер Александр Безбородко составил перечень достижений, которыми было отмечено царствование Екатерины II. В этом перечне значилось 29 устроенных по новому образцу губерний, 144 вновь построенных города, 78 одержанных военных побед. К России присоединились земли с населением 7 миллионов человек, а общая численность населения империи увеличилась с 19 до 36 миллионов человек: по демографическим показателям Россия вышла на первое место в Европе. Русская армия возросла со 162 тысяч человек до 312 тысяч. Флот был усилен с 20 линейных кораблей и 6 фрегатов до 67 линкоров и 40 фрегатов. Оборот морской торговли увеличился более чем в 5 раз. Сумма государственных доходов поднялась с 16 миллионов рублей до 69 миллионов.
Столь впечатляющие результаты были определены масштабом личности императрицы. Особую роль в их достижении сыграл русский патриотизм Екатерины II, в девичестве принцессы Ангальт-Цербстской Софьи-Августы-Фредерики, которую в 1744 году императрица Елизавета Петровна пригласила в Россию, чтобы выдать замуж за своего племянника и наследника престола Петра Фёдоровича, урождённого Карла-Петера-Ульриха Гольштейн-Готторпского. Россия с её бескрайними пространствами поразила воображение юной девушки, войдя в сильный контраст с тогдашними мелкими захолустно-провинциальными немецкими княжествами.
Восприняв Россию как новую родину, Софья-Августа-Фредерика захотела стать для неё «своей». После приезда сюда она с большим старанием принялась изучать русский язык, погрузилась в русскую историю, сблизилась с местными традициями, приняла русское православие, а с ним и русское имя. Её уважительное отношение к русской культуре становилось ещё более заметным на фоне поведения Петра III, открыто пренебрегавшего русскими православными обычаями и российскими государственными интересами. Впоследствии, став императрицей, Екатерина говорила, что с первых дней её русской жизни «обиды, сделанные Российской империи, будили в ней рвение к защите достоинства» страны. Она объясняла: «Вся жизнь моя посвящена поддержанию блеска России, потому не удивительно, что обиды и оскорбления, ей наносимые, я не могу терпеть молча и скрывать их».
Решающим условием успеха проводимой Екатериной политики стало её умение подбирать нужные кадры. В окружении императрицы находилось много талантливых людей, среди которых выделялись полководцы и администраторы Пётр Александрович Румянцев, Александр Васильевич Суворов, Григорий Александрович Потёмкин, дипломаты Никита Иванович Панин и Александр Андреевич Безбородко, просветитель Иван Иванович Бецкой, поэт Гавриил Романович Державин и другие.
Екатерина II выделяла среди русских дворян наиболее энергичных и умных, определяя их место в служебной иерархии. Российское дворянство возникло и сформировалось как сословие, менталитет которого был неразрывно связан с государственной службой. Екатерина как могла поощряла служебное рвение дворян: «Я старалась быть справедливой и награждала великодушно всюду, где могла открыть тень сделанной заслуги. Это возбуждало поощрение хорошо служить. Жаль, что нельзя каждому вдохнуть умение и талант…».
Правление Екатерины II — это время расцвета дворянской империи, пиковая фаза в эволюции дворянского самосознания. К этому времени дворянство имело множество привилегий, но ещё не успело остыть к службе после «Манифеста о вольности дворянской», подписанного Петром III. Показательно, что «Манифест» не помог его автору удержаться на троне: дворянская гвардия, раздосадованная капитулянтской политикой Петра в войне с Пруссией, сместила незадачливого императора с престола, невзирая на «Манифест», которым он хотел обеспечить себе прочную благосклонность дворянства. У дворян патриотизм и чувство долга тогда ещё были доминирующими качествами. Картина изменилась в следующем, XIX веке: дворянская вольность вошла в свои права, превратив дворян-патриотов в праздных сибаритов или в либералов, находящихся в оппозиции государству. Но к эпохе Екатерины II это уже не относилось.
«Северный аккорд» против «Восточного барьера»
В XVIII веке среди задач, стоявших перед российским внешнеполитическим ведомством, выделялись две наиболее важные и сложные: выход к Чёрному морю и воссоединение русских территорий в составе единого государства. В реальной практике к этим первостепенным задачам примешивалось и немало других, столь же непростых, сплетавшихся в один запутанный клубок. Екатерине II и её сподвижникам предстояло распутать его с пользой для России.
Когда Екатерина II начала царствовать, Россия испытывала демонстративную враждебность со стороны бурбоновской Франции. Французский король Людовик XV писал в сентябре 1762 года: «Единственная цель моей политики в отношении России состоит в том, чтобы удалить её как можно дальше от европейских дел... Всё, что может погрузить её в хаос и тьму, мне выгодно». Он разжигал антирусские настроения в Швеции, Речи Посполитой и Турции, стремясь сколотить из этих стран так называемый «Восточный барьер».
Пытаясь нейтрализовать враждебность Франции, российский канцлер Никита Панин предложил Екатерине II дипломатический проект, в пику «Восточному барьеру» названный «Северным аккордом» и предусматривавший союз России, Дании, Речи Посполитой и Швеции. Целью этого проекта было освобождение от французского влияния Швеции, а главное, Речи Посполитой, выполнявшей в «Восточном барьере» функцию соединяющего звена.
Речь Посполитая к тому времени стала перекрестьем противоречивых интересов Франции, Австрии, Пруссии, России, Турции. Ослабленная своеволием шляхты, она теряла политическую волю, позволяя соседям вмешиваться в её дела. В 1764 году польским королём был избран ставленник России и Пруссии Станислав Понятовский. Он принял ряд политических решений в пользу своих покровителей. Так, лютеранам и православным, ещё недавно ущемлённым в правах, теперь было разрешено занимать административные должности наравне с католиками. Недовольная этим решением часть польской шляхты выступила против короля. Чтобы поддержать Понятовского, Екатерина направила в Польшу войска. Французский двор не мог спокойно наблюдать за этим и принялся подбивать турецкого султана к нападению на Россию. В 1768 году султан потребовал от Екатерины вывести войска из Речи Посполитой и, разумеется, получил отказ, после чего началась Русско-турецкая война.
В Париже потирали руки, но вскоре с унынием опустили их: уже в самом начале войны Пётр Румянцев поразил Европу блеском полководческого искусства, разбив турок при Ларге и Кагуле. Особенно потрясла европейцев битва при Кагуле: русские войска численностью 32 тысячи человек сокрушили турок, армия которых насчитывала 150 тысяч. Великолепного успеха добился и адмирал Григорий Андреевич Спиридов, разбивший турецкий флот в бухте Чесма. Всему миру было явлено величие русского оружия. В Стамбуле, начиная войну, уповали на былое могущество Османской империи, но ко второй половине XVIII века от него мало что осталось. Несмотря на численное превосходство, турки не одержали ни одной победы.
Успехи русской армии пугали Европу. Начались дипломатические манёвры, направленные против России. За спиной турок по-прежнему маячила Франция, помогавшая им восстановить утерянный в Чесме флот. Поддержала Порту и Австрия, заключив с ней союз и пообещав добиться возвращения ей территорий, занятых русскими. Двусмысленной была позиция Пруссии, считавшейся союзницей России, но азартно участвовавшей в антирусских интригах. Не удивительно, что султан отказывался идти на мир с русскими, цепляясь за химерические надежды переломить ход войны в свою пользу.
В Петербурге, зная тайную «кухню» европейской дипломатии, понимали, что нужно нейтрализовать Пруссию и Австрию. Чтобы сбить их активность на восточном направлении, пришлось пойти на уступки им в польских делах, тем более что пруссаки уже начали раздел Польши, в 1770 году оккупировав часть её территории. Екатерина писала французскому философу Дидро: «Если бы я могла ещё отказаться от раздела, я бы охотно это сделала». Но отказаться было уже невозможно: оторвать Пруссию и Австрию от союза с османами можно было лишь одним способом: дать согласие на раздел Польши. В 1772 году этот раздел состоялся. Австрия захватила Галицию, к Пруссии отошли Поморье и часть великопольских земель. Россия же присоединила Восточную Белоруссию, что местным населением было воспринято как избавление от тупого гнёта польской шляхты и восстановление долго попираемой исторической справедливости.
Лишившись поддержки австрийцев, Порта подписала мир с Петербургом. По Кючук-Кайнарджийскому договору, заключённому 21 июля 1774 года, к России была присоединена территория от Буга до Азова с частью прикубанских и приазовских земель и Кабарда. Россия получила право иметь на Чёрном море собственный флот. Важнейшим итогом войны стало освобождение Крыма от турецкого вассалитета.
В Стамбуле не могли примириться с потерей Крыма. Уже в 1775 году османы нарушили мирный договор, попытавшись утвердить крымским ханом своего ставленника Девлет-Гирея. Екатерине пришлось послать в Крым войска, чтобы поддержать тамошнего сторонника «русской партии» Шагин-Гирея. Россия нуждалась в обеспечении безопасности южных границ, которым разорительные набеги крымцев угрожали на протяжении нескольких веков. Нужно было начать хозяйственное освоение Северного Причерноморья, обширные и плодородные земли которого являли собою Дикое поле, почти лишённое населения и никак не обустроенное. Благородная миссия превращения Дикого поля в Новороссию выпала на долю Григория Потёмкина, наиболее одарённого из фаворитов Екатерины II.
«На зависть Европы
я смотрю спокойно»
Когда дворяне-гвардейцы свергли Петра III, Григорий Потёмкин нёс службу в конной гвардии. Участвуя в перевороте на стороне Екатерины, он привлёк к себе её внимание и стал занимать различные должности в петербургских ведомствах и комиссиях. В 1769 году Потёмкин отправился добровольцем на войну с турками, где отличился отвагой, участвуя в битвах под Хотином, при Фокшанах, Ларге и Кагуле. Во главе крупного воинского отряда он разбил турок у Ольты. Он стал пользоваться величайшим доверием императрицы, получая от неё самые важные и ответственные задания. Екатерина и Потёмкин сблизились и заключили тайный морганатический брак.
После первой Русско-турецкой войны Потёмкин был назначен генерал-губернатором Новороссийского края. Он развернул здесь строительство Херсона, Николаева, Екатеринослава и других городов, принимал колонистов из Центральной России, Малороссии, Сербии, Греции, приступил к разведению лесов и виноградников, запустил программу строительства корабельных верфей, фабрик, типографий, школ. Екатерина высоко ценила усилия своего друга, называя их «заботами великими, истекающими из горячей любви и усердия к общему делу». Важнейшим делом Потёмкина явилось построение Черноморского флота. Императрица помогала фавориту, командируя в его распоряжение бригады охтенских и олонецких плотников-корабелов.
Потёмкин понимал, что задачу благоустройства Дикого поля нельзя решить без учёта крымского фактора. В специальной записке, посланной императрице, он представил развёрнутый план овладения Крымом. Екатерина поддержала этот план, тем более что турки продолжали вмешиваться в дела Крымского ханства. 8 апреля 1783 года императрица обнародовала указ о включении Крыма в состав России. Она проигнорировала недовольство европейских правительств, заявив: «На зависть Европы я весьма спокойно смотрю; пусть балагурят, а мы дело делаем». В том же году был заключён Георгиевский трактат с Восточной Грузией, по которому та переходила под покровительство России. Этим шагам предшествовали меры, предпринятые на европейском дипломатическом фронте.
В июле 1778 года между Пруссией и Австрией вспыхнула война за баварское наследство. Екатерина выступила в роли третейского судьи, подведя враждующие стороны к подписанию мира и выступив гарантом его соблюдения. После этого влияние русской дипломатии на ход дел в немецких землях выросло. России благоприятствовало то, что в это время Англия, всегда стремившаяся лезть во все европейские дела, оказалась отвлечена от них: в 1775—1793 годах ей пришлось воевать против её североамериканских колоний, объявивших независимость.
После присоединения Крыма к России Османская империя тут же начала подготовку к новой войне. Воинственность турок разжигали Франция, Англия и Пруссия. Бурбоны делали это в силу устойчивой враждебности к России. Британские политики, трепетно относившиеся ко всему, что касалось морской торговли, не хотели усиления российского флота. Фридрих II подстрекал султана к войне для того, чтобы связать русским руки и отвлечь их внимание от Польши.
«Они позабыли,
с кем дело имеют!»
Летом 1787 года, предъявив России две ультимативные ноты и не дожидаясь от неё дипломатического ответа, османы приступили к военным действиям. Они атаковали Кинбурн, но Суворов отбил все их наскоки. Видя, что турок так же, как и в первой войне, преследуют неудачи, Англия и Пруссия подбили шведского короля Густава III начать войну против России.
Летом 1788 года, не объявляя войну, шведы напали на Россию, поставив её в весьма сложное положение. Потёмкин писал Екатерине, что теперь необходимо всячески воздерживаться от новых конфликтов и особенно недопустимо «сцепляться с прусским королём — и без того хлопот много, а то трудно будет ладить с другими, и так мы почти против всех». Екатерина отвечала, что ни Пруссия, ни остальная Европа не дождутся от неё проявления слабости: «Если бы королевскому прусскому величеству сие угодно было бы, то соизволил бы шведского не допустить до войны. Сколько бы я ни старалась сблизиться с сим всемогущим диктатором, но лишь я молвила бы что-нибудь, мне тут же предписалась бы отдача Финляндии и Лифляндии Швеции, Белоруссии — Польше, по Самару-реку — туркам; стиль прусский груб, да и глуп. …Нам лучше всего не иметь никаких союзов, нежели переметаться то туда, то сюда, как камыш во время бури. Я к мщению не склонна, но что чести моей империи и интересам ея противно, то ей и вредно, — они позабыли себя и с кем дело имеют, в том и надежду, дураки, кладут, что мы уступчивы будем!».
Густав III рассчитывал на лёгкие победы, и основания для этого у него были, ибо главные силы русской армии находились на турецком фронте. Отправляясь на войну, король пообещал своим придворным дамам устроить им завтрак в Петергофе. Но первое же морское сражение показало всю иллюзорность таких упований: 6 июля 1788 года Балтийский флот под командованием адмирала Самуила Карловича Грейга заставил шведские корабли спасаться бегством.
Екатерина не могла простить шведскому королю его вероломства. Она была уверена, что «диспозиция духа» сложилась в пользу русских и что у Густава III нет шансов на победу: «Шведские дурачества хвалы не найдут нигде. Король шведской мечется повсюду яко угорелая кошка и, конечно, истощает свои возможности. …скоро можно будет фуфлыге-богатырю подстричь крылья, чтобы впредь летал пониже». Тем не менее отражение шведов потребовало от казны больших расходов и, хуже того, не позволило сосредоточить наличные силы против турок. Балтийский флот не был выведен в Средиземное море, где его ждали балканские народы, готовившиеся к восстанию против османского ига.
Густав III пытался перехватить военную инициативу вплоть до лета 1790 года, когда русская эскадра разбила шведскую флотилию в сражении близ Выборгской бухты. Война не только не принесла шведскому королю ожидаемых им побед, но и вызвала недовольство среди его подданных, поэтому он вынужден был подписать мир. Екатерина была довольна прекращением не нужной России войны: «В северном замирении сберегли людей и деньги; шведы же почувствуют надолго. …Помог Бог одну лапу высвободить из вязкого места».
Англичанам и пруссакам, толкнувшим Густава III на военную авантюру, не удалось поставить Россию в тупик и помешать русским солдатам и матросам бить турок на южном фронте. Немалая заслуга в этом принадлежала Потёмкину, к тому времени очистившему армию от прусских косичек, пудры, тяжёлых ботфортов и другой ненужной бутафории. Большое внимание он уделял разведке, получая оперативную информацию с турецкой стороны и от платных, и от добровольных агентов. Екатерина II с энтузиазмом реагировала на военные победы Потёмкина: «Поздравляю тебя, друг мой сердечной… Знатно, что имя твоё уже страшно врагам». При этом императрице импонировала простота, с которой держался её фаворит, овеянный славой: «Что ты не гордишься, то мне мило; кто не гордится, тот никогда не унывает».
Наиболее ярким эпизодом второй Русско-турецкой войны явился штурм Исмаила — мощной крепости с высокими стенами и крупным гарнизоном. Турки считали Исмаил неприступным, но 11 декабря 1790 года он был взят. Взятие его стало возможным благодаря сочетанию полководческого гения Александра Суворова с героизмом и великолепной боевой выучкой русских солдат.
Уникальный военный талант проявил флотоводец Фёдор Фёдорович Ушаков, под водительством которого русские моряки одержали несколько замечательных побед. После одной из них Екатерина писала Потёмкину: «Я вхожу в радость, которую ты должен чувствовать, понеже Черноморский флот строился под твоим попечением, а теперь видишь плоды оного заведения. Я всегда отменным оком взирала на флотские дела. Черноморский флот есть наше заведение собственное, следственно, сердцу близко».
Вторая Русско-турецкая война завершилась убедительной победой России. Екатерина просила Потёмкина, возглавившего русскую делегацию на мирных переговорах: «Постарайся, мой друг, сделать полезный мир с турками. …следует ожидать податливости от сего неприятеля, всюду побеждённого». Для ускорения переговоров она советовала привлечь на сторону России простое население Османской империи: «Как тебе не выигрывать у турецкого народа доверие: во-первых, ты умнее турецких начальников, во-вторых, поступаешь с турками великодушно и человеколюбиво, чего они ни видали, ни слыхали от своих». Она заверяла Потёмкина в готовности сделать всё, чтобы расположить к России народы, находившиеся под турецким влиянием: «С кавказскими жителями обходиться милостиво мне затруднения не будет». В подобном тоне она писала и о крымских татарах: «Что татары подгоняют свой скот под наши крепости, то я их к тому с удовольствием ещё до войны поощряла предписанием ласкового обхождения».
Предписывая «ласковое обращение» с мусульманами, Екатерина тем более не могла обходить вниманием христиан Османской империи, рассматривая их как естественных союзников: «По заграничным известиям, везде христиане своих единоверных ожидают, как израильтяне Мессию». По её совету Потёмкин привлекал на военную службу греков и сербов и, в свою очередь, сообщал ей: «Полки легкоконные Ольвиопольский и Воронежский состоят из иностранцев. …Греки на море крейсируют весьма храбро и охотно. Я произвёл мичманами тех, кои сражались близ флота неприятельского».
Русско-турецкие переговоры проходили в Яссах, а европейские дипломаты пытались организовать свою конференцию в Бухаресте с тем, чтобы повлиять на условия мира между Россией и Турцией. Екатерина писала князю: «Предписываю тебе непременно отнюдь не посылать никого на их глупый конгресс в Букарест, а постарайся заключить свой, особенной для нас мир с турками. …Пора бородачам взяться за ум и высвободиться из зловредного им опекунства: пруссаки прельщают их, что будто принудят нас возвратить туркам Тавриду, которой им однако не видать, как ушей своих». Императрица была уверена, что русские закрепились в Крыму на века, о чём свидетельствует один маленький штрих из её письма Потёмкину: «Прикажи для будущих веков около черноморских наших гаваней горстями раскидать дубовых желудей. Если бы до нас живущие сие делали, то мы нашли бы лучшие удобности».
Для русских итоги второй войны с турками оказались скромнее её военных достижений: оставив за собой Крым и территорию между Днестром и Бугом, они вернули османам Бессарабию, Молдавию и Валахию. Эти уступки были заранее обговорены между Екатериной и Потёмкиным, они диктовались необходимостью избежать внешней изоляции, опасность которой становилась реальной после измены Австрии, враждебных приготовлений Пруссии и усилий Англии по созданию антирусской коалиции. Но главное было достигнуто: Турция признала присоединение Крыма к России. Теперь ничто не препятствовало России держать на Чёрном море свой флот и быть великой морской державой.
«Откроется путь
к начинанию
важного дела»
Решив задачи на южном фланге внешнеполитического фронта, российская дипломатия могла обратить взоры к польскому вопросу. Остроту ему придавало провокационное поведение прусского короля Фридриха II, который настраивал поляков против России. Фридрих II сгорал от нетерпения отобрать у Польши Торунь и Гданьск, обещая полякам взамен земли, входившие в состав России. Екатерина писала: «Пруссак паки заговаривает поляков, чтоб уступили ему Данциг и Торн, за наш счёт лаская их, что им отдаст Белоруссию и Киев. Он всесветный распорядитель чужого».
От русской дипломатии требовалась выдержка. Нельзя было допустить преждевременного вступления русских войск на территорию Речи Посполитой. Специфика ситуации заключалась в том, что русское население Польши желало вхождения в состав России, но прийти ему на помощь Петербург мог, только развязав себе руки на Чёрном море, и не раньше.
Потёмкин говорил Екатерине о необходимости воссоединения древнерусских земель и ликвидации Брестской унии, тяжело переживаемой в Западной Руси. «Касательно Белоруссии и прекращения унии, — отвечала Екатерина князю, — твои примечания основательны и оные производить в действие нужно. Сие нужно сообразить с другими делами и настоящим нашим положением… После мира с турками и белорусцов прибрать можно. …По восстановлении покоя откроется путь к начинанию важного дела». «Важным делом» она называла освобождение от польской власти белорусских и украинских земель. Враждебное отношение поляков к России и их заигрывание с прусским королём сопутствовало реализации её замыслов.
В мае 1791 года польский сейм принял конституцию, упразднявшую деление Речи Посполитой на Королевство Польское и Великое княжество Литовское и провозглашавшую единую Польшу. По новой конституции усиливалась королевская власть, но вместе с этим за шляхтой сохранялись многочисленные привилегии. Крестьяне оставались в крепостной зависимости, католицизм по-прежнему был доминирующей религией. Принятие этой конституции послужило началу брожения в Польше. Многие магнаты и шляхтичи воспротивились усилению королевской власти, созвав оппозиционную конференцию и обратившись к Екатерине II за военной помощью. Летом 1791 года после окончания войны с турками русские войска были переправлены в Польшу и вскоре заняли Варшаву. «Польский» план Потёмкина вступил в фазу реализации.
Но разворачивался этот план уже после смерти его автора. В марте 1793 года произошёл второй раздел Польши. К России были присоединены Центральная Белоруссия с Минском и Правобережная Украина. Пруссия захватила Гданьск, Торунь и Великую Польшу.
В начале 1795 года состоялся третий раздел Польши, и самостоятельное Польское государство прекратило своё существование. Коренные польские земли были разделены между Австрией и Пруссией, что означало трагедию польского народа, более чем на сотню лет лишившегося своей государственности. Россия на фоне Австрии и Пруссии смотрелась, без сомнения, гораздо более пристойно, ибо не претендовала на исконные польские территории. Присоединение к России Западной Белоруссии и Волыни означало решение важнейшей исторической задачи по собиранию в составе единого государства всех восточнославянских земель, кроме Галиции. Присоединение украинцев и белорусов к мощной Российской державе являлось для них несомненным благом, выразившимся в возможности влиться в русло стабильного и безопасного развития, сохранить и приумножить свои культурно-исторические традиции.