Дмитрий Медведев: футурология личности

Станислав МЕНЬШИКОВПредопределённость президентских выборов 2 марта, т.е. заведомая, запрограммированная сверху победа Дмитрия Медведева, – это хорошо, не очень или просто плохо? Такой вопрос сегодня невольно приходит на ум. С точки зрения Владимира Путина и тех, кто ему целиком доверяет, это, наверно, наилучшее решение, обеспечивающее, по их мнению, продолжение курса нынешнего президента  и сохранение политической стабильности.

Для тех, кто верит Путину, но не доверяет Медведеву, это не очень хорошо. Они предпочли бы другого преемника-назначенца. Всё же они полагают, что в будущем правящем тандеме Путин сохранит доминирование, и Медведев не посмеет или не сумеет ему противостоять. «Помните, — сказал недавно главный в недалёком прошлом его соперник Сергей Иванов, – вы голосуете не за одного кандидата, а за тандем», т.е. пакет Путин—Медведев.

Но интрига тут в том, что для противоположной стороны, т.е. либералов и западников, это наилучший и даже единственный шанс продвинуть на должность  главы государства своего человека, готового по их расчётам, свернуть с путинского пути.

Наконец, предопределённость выборов просто плоха для всех, кто в принципе не приемлет Путина в любом варианте и хотел бы смены нынешней власти. Они клянут «восстановление однопартийности», авторитаризм и отсутствие политической конкуренции.

В этой классификации лично я места для себя не нахожу. Дело в том, что я за Путина и продолжение его нынешнего курса, но считаю, что всё это может и должно сочетаться с полноценной политической конкуренцией. Я понимаю, что в современных условиях это невозможно. Но думаю, что к этому надо стремиться и что будущая власть, какой бы она ни была, должна поставить перед собой такую цель. Россия должна стать страной свободной политической конкуренции, причём лучше раньше, чем позже.

 

Традиция  авторитаризма?

Первое возражение, которое напрашивается: политическая конкуренция противоречит российской исторической традиции. Россия всегда была страной авторитарной, царской, диктаторской. Защитники этой идеи скажут: так нужно, потому что страна наша сверхбольшая, она объединяет сотню разных национальностей и этнических групп. Поэтому, как утверждают, сильная централизованная власть просто прописана России как средство сохранения её единства, государственной целостности.

Что касается современной России, то она, как считают, ещё не избавилась от сравнительно недавнего тоталитарного наследия, народ будто бы не изжил в себе рабского подчинения начальству, ещё духовно и интеллектуально не подготовлен к демократии, к свободному политическому соперничеству.

Играет свою роль и внешний фактор. Хотя «холодная война» — вроде бы дело прошлое и непосредственной угрозы нападения извне не существует, НАТО по-прежнему движется на Восток к российским границам, а США непрерывно наращивают военную мощь. Запад настороженно относится к возрождению России как глобальной державы. Всё это рождает сомнения: а стоит ли в такой обстановке расслабляться и играть в демократические игры? Не слишком ли это рискованно?

Хотя эти доводы и кажутся убедительными, следует ещё раз внимательно к ним присмотреться. Не слишком ли мы порой с лёгкостью повторяем хорошо заученное, кажущееся неоспоримым?

Например, наверно, неправильно ставить знак равенства между сильным и авторитарным государством. Практически все ведущие индустриальные страны демонстрируют сегодня, как можно сочетать сильную государственную власть с развитой политической конкуренцией. Верно – из-за межпартийных разногласий иногда надолго затягивается принятие важного законодательства. Но, во-первых, тем самым создается  гарантия от поспешных и потому ошибочных решений, а, во-вторых, дискуссии в парламенте никогда не препятствовали действиям исполнительной власти, когда в них была срочная необходимость.

Печально известная формула Бориса Грызлова  «Дума – не место для дискуссий» отражает коренное непонимание спикером палаты основополагающего принципа разделения властей. Но не только. У нас многие почему-то убеждены, что чиновники из министерств лучше знают, как готовить законы, чем избранные народом депутаты. Между тем именно последняя российская Дума, когда она почти полностью лишилась собственной инициативы и практически превратилась в штамповочный цех, изобиловала примерами поспешного, несовершенного законодательства вроде зурабовского «творчества» в социальной сфере.

Хотя тоталитарное прошлое действительно оставило глубокий след в нашем обществе, объяснять только им нынешнее возрождение поголовного  «чего изволите» было бы неверно. Вспоминаю 1992—1993 годы, когда в стенах Верховного Совета царила свободная политическая борьба, новые партии – правые, левые, всякие – рождались как грибы. Хотя сверху парламентом пытались командовать, но он и огрызался. И вся эта политическая демократия росла и цвела буквально на следующий день после отмены коммунистического единовластия! О всеобщей политической задавленности не могло быть и речи вплоть до того, как Ельцин послал танки для расстрела Белого дома.

Даже после разгона того парламента и при постоянной угрозе репрессий со стороны Ельцина политическая конкуренция отнюдь не исчезла. Первые же выборы 1993 года принесли относительную победу неправительственной ЛДПР и относительное поражение проправительственной партии Гайдара. На вторых выборах 1995 года левый блок завоевал почти половину депутатских мест, а правительственная НДР потерпела поражение. То, что левые не смогли в полной мере воспользоваться этой уникальной ситуацией, — другой вопрос.

Парламентские выборы 1999 года также прошли при открытом соперничестве сторон. На этот раз новая правительственная партия выступила более успешно – сначала их было две «Единство» и «Отечество», потом они объединились в «Единую Россию». Левый же блок, усиленный группой Глазьева, не смог повторить своего прежнего успеха. Первое правительство Путина имело в Думе большинство при поддержке правых партий СПС и «Яблоко».

Разумеется, всё это время власть применяла т.н. административный ресурс, прибегала к фальсификациям при подсчёте голосов. Но делалось это в сравнительно небольших размерах. Во всяком случае, только после выборов 2003 года дело впервые дошло до суда. Ещё до этих выборов власть позаботилась о том, чтобы подорвать позиции оппозиционных партий. При поддержке президентской администрации была создана партия «Родина», которая при участии популярных тогда Дмитрия Рогозина и Сергея Глазьева сумела отколоть от левого блока значительную часть его традиционных избирателей. Пользуясь разногласиями между правыми партиями и фальсификациями, власть добилась их устранения из Думы, т.к. они не смогли преодолеть даже старый,  ещё не повышенный минимум голосов избирателей. В результате партия власти впервые получила в Думе абсолютное большинство.

И наконец, на выборах 2007 года эта тенденция ещё более ужесточилась, а власть действовала всё наглее, иногда почти открыто, не стесняясь. «Родина» была насильно ликвидирована и влита в созданную сверху вторую партию власти – «Справедливую Россию». Одномандатные округа были отменены, что закрыло возможность избираться малым партиям и независимым депутатам. Еще более расширилась практика фальсификаций. Результат: две партии власти получили вместе конституционное (три четверти) большинство депутатских мандатов.

Круг практически замкнулся. Операция по ликвидации даже теоретической возможности легального завоевания думского большинства силами оппозиции в демократическом состязании с властью, продолжающаяся немногим более пяти лет, близка к завершению.

Эта историческая справка убедительно показывает, что никакой непосредственной связи с былым тоталитаризмом нынешняя отмена политической конкуренции не имеет и является итогом «творчества» Путина и его окружения. А провозглашённый у нас и на Западе либералом и сугубым демократом Дмитрий Медведев охотно принимает своё будущее назначенческое президентство как должное. Хотя, положа руку на сердце, следует признать: совсем не факт, что он смог бы победить в открытом политическом сражении даже среди своих соратников.

 

А в открытом бою?

В последние дни наш «молчалин» разговорился. Но его большое выступление на Гражданском форуме изобиловало общими словами настолько, что вполне может считаться рекордом по бессодержательности. Более конкретно свою программу он обещал изложить позже. По чайной ложке он приоткрывал завесу над своей программой в январских поездках по стране. Там же он продемонстрировал особенности своего полемического стиля.

Так, в Челябинске его попросили выразить отношение к государственным корпорациям – одному из ключевых направлений путинской промышленной политики. Его ответ был, как и подобает «молчалину», водянистым и расплывчатым. Мы создали, сказал он, госкорпорации в отраслях, которые начали в последнее время отставать, чтобы вдохнуть в них жизнь. Но это не противоречит рыночному курсу, т.к. к участию в них привлекается частный капитал. Это не госкапитализм. Госкапитализм — это тупик. Там, где он вводится, производство падает.

Претендент — не специалист по экономике, но наши замечания к нему не по этой части, а к погрешностям в элементарной логике. Мы обращаем внимание на его удивительную способность говорить «да»  и «нет» одновременно. В самом деле, с одной стороны, госкорпорации у него нисколько не противоречат рыночной экономике (что правильно), а с другой стороны, госкапитализм — это тупик (что неправильно). Госкорпорации — это составная часть госкапитализма. Однако, как они могут вдохнуть новую жизнь в отрасль, если госкапитализм обязательно ведёт к спаду производства? Либо первый зампремьера не понимает, что говорит, либо – скорее всего – наводит тень на плетень, чтобы запутать слушателей и не дать им понять, на чьей он стороне – путинской промышленной политики или рыночного либерализма, который её отвергает. Получается, что он и за тех, и за других.

Специалиста он, конечно, не проведёт. Ведь только сочувствующий станет повторять доводы рыночных либералов против госкапитализма. Однако странно слышать их из уст человека, который последние несколько лет является главой совета директоров «Газпрома», самого наглядного воплощения успешного госкапитализма в современной России. Кому, как не Медведеву, должно быть известно, что именно благодаря контролю государства этот концерн устоял против сил распада и стал рекордсменом в стране по рыночной капитализации и величине финансовых потоков?

Так что если искать самого процветающего в стране госкапиталиста, сидящего верхом на горе долларов, то таковым является именно будущий Президент России. Такому чужой госкапитализм не очень-то и нужен. Ему и своего, вобравшего к тому же в себя нефтяную империю Романа Абрамовича, своих богатств, вполне достаточно. Кстати, не по этому ли признаку он и подобран в наследники?

Но критерии этого подбора пока остаются тайной. Если верно, что решающее слово было за Путиным, то тогда личная лояльность и готовность слушаться вечного национального лидера – того же Путина — бесспорно стояли на первом месте. Но почему именно Медведев? Разве другие доверенные помощники нынешнего президента не отличаются теми же качествами? Чем в этом смысле Медведев лучше тех же Сергея Иванова или Виктора Зубкова? Тут нам предлагают целиком полагаться на субъективное мнение одного человека. Но Путин может ошибаться, причём именно на это рассчитывают наши либералы и Запад. Такая ошибка может обойтись стране слишком дорого.

Спикеры палат Борис Грызлов и Сергей Миронов утверждают, что это они предложили президенту кандидатуру Медведева, причём на первое место ставились его деловые качества, а именно: его служба в президентской администрации, где он занимался всеми вопросами внутренней и внешней политики. Но в последние годы главой этой администрации был другой человек, которого они без объяснений почему-то не стали предлагать, зная заранее мнение Путина и не желая попасть впросак.

Вместо этой показной бюрократической процедуры было бы, наверно, лучше провести, как это делается в США, нечто вроде первичных выборов, где соревновались бы между собой два-три кандидата из того же близкого Путину круга, например, Дмитрий Медведев, Сергей Иванов, Виктор Зубков.  Голосовали бы на таких выборах, например, члены «Единой России» в порядке подготовки к окончательному выдвижению на съезде партии…

Преимущества такого подхода в том, что в открытой полемике лучше выявились бы и личные качества кандидатов, и их позиции по принципиальным вопросам. Тут медведевская расплывчатость вряд ли бы могла понравиться членам партии,  ему пришлось бы высказываться более определённо.

 

Двухпартийность сверху

Нельзя отказать Путину в намерении ввести политическую конкуренцию, построив две центристские партии сверху. Об этом он увлечённо говорил несколько лет назад. Но в процессе осуществления этот замысел превратился в нечто совсем иное – попытку создания сверху партии, которая была бы одновременно и проправительственной, и левой. Так на свет появилась мироновская «Справедливая Россия».

Идея эта пока скорее выкидыш, нежели полноценное дитё. Причины на то серьёзные. Левых политических партий и групп социал-демократического направления в России несколько, но только остатки «Родины» (строго говоря, вовсе не социалистической) влились в новую партию, а социалистические группы не захотели.  Хотя «Справедливая Россия» устами Миронова провоз-гласила свой особенный социализм и даже запросилась в Социнтерн, ей мало кто поверил.  Миронов в  роли социалиста всё равно, что грибоедовский Скалозуб, предлагавший либеральным болтунам того времени взять  фельдфебеля в Вольтеры.

«Он в две шеренги вас построит,

А пикните, то мигом успокоит».

Социал-демократия на Западе, да и у нас в России сто лет назад родилась из рабочего движения. До сих пор её массовой опорой в западных странах являются крупнейшие профсоюзные объединения. В последние десятилетия эти партии периодически приходят там к власти и, соответственно, входят в число правящих. Некоторые из них выросли также из марксистских теоретических корней, хотя позже от них отказались.

В современной России все без исключения социал-демократические группы существуют отдельно от профсоюзов и с рабочим движением никак не связаны, а потому и массовой базы не имеют. Насколько нам известно, попыток преодолеть раскол ни та, ни другая сторона до сих пор не делали. Оторвана от рабочего движения и Компартия, скорее всего не по своей вине, а из-за нежелания профсоюзных руководителей ассоциироваться с коммунистами.

Владимир Путин не раз уверял, что приветствовал бы переход Компартии на социал-демократические позиции. Но это вовсе не означает, что он или его наследники позволили бы такой преобразованной левой партии объединиться с профсоюзами. Сильного конкурента никто себе не желает.

Другое дело — возможные в будущем попытки власти реанимировать «Справедливую Россию», сомкнув её с существующим объединением профсоюзов. Что из этого получится, сказать трудно, но другой способ существенно расширить свою массовую базу эта мертворождённая партия вряд ли найдёт.

 

Что
на уме у дуэта?

Но захочет ли будущий царский дуэт продолжить игру в двухпартийность и тем более в социал-демократию? И вообще, кто сказал, что дуэту по душе политическая конкуренция – более или менее свободная и открытая, а не бюрократическая и закулисная?

Сейчас многие исходят из неизбежной в недалёком будущем драки между Путиным и Медведевым. Её не только ждут, а даже страстно желают, чтобы побыстрее разделаться с самим Путиным и его курсом. Ну а что,  если нынешний дуэт замыслен как общий, совместный и скоординированный план действий, рассчитанный на многие годы вперёд и предусматривающий, скажем, последовательное чередование президентской власти в дуэте? В этом случае политическая конкуренция дуэту совсем не нужна, его вполне устроит сохранение нынешнего расклада.

Если это так и если такой план осуществится, Россию ожидает длительный период мнимой однопартийности и пассивного, штамповочного парламента. Однопартийность скорее мнимая не только из-за формального присутствия других парламентских партий, но и вследствие очень малого, близкого к нулю, политического веса самой партии в решении ключевых вопросов жизни страны. Сейчас активная роль «Единой России» не выходит за рамки местного уровня, и вряд ли такое положение изменится в ближайшее время.

Монополия рождает загнивание. Эта старая истина одинаково верна как в экономике, так и в политике. Отсутствие конкуренции усугубляет бюрократическую затхлость, снижает качество принимаемых решений, ослабляет государственную машину, делает её неповоротливой, плохо приспособляемой к меняющейся обстановке, к неожиданным внутренним шокам и потрясениям. Мы уже не говорим о неизбежном застое на вершинах власти, путь на которые практически закрыт для молодых и не только молодых деятелей правительственной партии. Новая кровь в такую систему поступает плохо, и она быстро дряхлеет.

Кто-то увидит в консервации такой системы гарантию внутренней политической стабильности и скажет, что это необходимое условие движения страны к новым экономическим высотам, как это и предусмотрено в «плане Путина». Думается, однако, что в таком мёртвом сезоне таится и много опасностей. Нынешний «бунт справа», проявившийся пока в движении «Другая Россия», имеет прочные корни в обделённой государством олигархии и неудовлетворённых стремлениях к власти либерального и прозападного крыла богатой элиты. От них можно ожидать всякого.

В далёкой перспективе слаженный, играющий в унисон властный дуэт противоречит интересам многих. Эти силы будут использовать все возможности, чтобы, опираясь на того же Медведева, расколоть дуэт и осуществить передел власти в свою пользу.

Но к усилению собственной власти за счёт оттеснения либералов стремятся и сторонники путинского единовластия — силовики. Причём ни одна из сторон не захочет рисковать, допускать свободную политическую конкуренцию. Поэтому боюсь, что вопреки медведевским речам о грядущем торжестве справедливости, закона и человеческого достоинства нам по-прежнему грозит нарастание до боли знакомой демократии по Скалозубу.

 Станислав Меньшиков.

Амстердам.

Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии. Войдите на сайт через форму слева вверху.

Please publish modules in offcanvas position.