Дождутся ли немцы нашей капитуляции
Перед визитом в Россию канцлера Германии Ангелы Меркель пошли слухи о том, что «Бременская коллекция» будет возвращена немцам. Их опровергает председатель Ассоци
ации реставраторов России Савва ЯМЩИКОВ.
— Савва Васильевич, откуда слух о возвращении «Бременской коллекции»
Германии?
— В одном из номеров журнала «Итоги», вышедшего во время майских
переговоров российских и германских чиновников по культуре, решающих
судьбу трофейных произведений искусства из Бременского Кунстхалле,
незадачливый корреспондент набросал сценарий осеннего дарения кол
лекции госпоже Меркель. Забыл «пророк» лишь о том, что подавляющее
большинство россиян категорически против такого сценария.
— Почему именно сегодня так резко ставится вопрос о щедром подарке? Ведь переговоры ведутся не один год. Вы были вроде бы не против возвращения коллекции в Бремен, а сейчас стали противником такой идеи.
— На заре перестройки, когда рушились казавшиеся незыблемыми устои советской империи, многое стало возможным и даже вседозволенным. Сре
ди невероятных событий особое место заняло рассекречивание спецхранов трофейных произведений искусства, законно вывезенных армиейпобедитель
ницей из Германии и стран, воевавших на стороне нацистов. Мне довелось первому в СССР заявить о необходимости снятия печатей с запасников, где томились и, безусловно, подвергались разрушению подлинные шедевры.
— Почему именно Вам?
— Работая многие годы во Всероссийском реставрационном центре, я знал о «Венгерской коллекции», приписанной к нашему учреждению. Знал, но никогда её не видел. Гриф секретности соблюдался по всей строгости. Звонок моей коллеги Надежды Кошкиной, заведовавшей отделом, где хранились венгерские трофеи, прозвучавший в моей мастерской в 1985 году, оказался
той закономерной неожиданностью, с которых начинаются обычно все самые интересные открытия в музейнойи реставрационной практике. Просторный зал реставрационного отдела на улице Кржижановского на несколько часов превратился для меня в своего рода музей, стены которого украшали работы Эль Греко, Гойи, Дега, Тинторетто, Коро и других прославленных мастеров. Многие из них нуждались в срочной реставрации.
— Как же Вы решили действовать?
— На дворе стояло время болтливой перестройки. Но, к счастью, ещё не все опытные и от
ветственные люди в руководстве страны были смыты с палубы корабля тонущей державы. К одному из них — заведующему Международным отделом ЦК КПСС Валентину Фомину, с которым мы входили в президиум Советского фонда культуры, я и пошел за советом. Возглавляя Клуб коллекционеров фонда, я знал Валентина Михайловича как прекрасного ценителя и специалиста в области изобразительного искусства. Многочасовая беседа на Старой площади закончилась решением как можно быстрее ос
вобождать из «плена» трофейные сокровища, реставрировать, показывать на
выставках, публиковать в каталогах. Но ничего не возвращать странам, которые варварски разрушили нашу землю в годы Второй мировой.
— Чем Вы объяснили столь категорическую позицию?
— Прежде всего согласно Гаагской конвенции Советский Союз, понесший чудовищные людские и материальные потери в ходе преступных операций по уничтожению целых городов, ограблению музеев и библиотек, осуществлявшихся специальными ведомствами гитлеровской машины, никому ничего не должен был возвращать. Германия же обещала помочь восстановить нашу экономику, компенсировать фантастические утраты, нанесён
ные нацистами. «Слова, слова».
— Куда же смотрели лидеры советской державы? Почему не предъявили
строгие требования страны победительницы к стране агрессору?
— Политика — штука тонкая, а для меня, занимающегося сохранением культурного наследия, вещь непонятная и грязноватая. Поражают разгильдяйство и глупость Хрущева, с бухты барахты подарившего гэдээровским товарищам по партии Дрезденскую галерею, Пергамский алтарь, «Зеленый свод», миллионы редких образцов нумизматики и много ещё чего. Дарить принадлежащее народу добро продолжали и при Брежневе. Горбачев пригрел на своей груди спекулянта Хаммера, с легкой руки Ленина и Троцкого
награбившего пароходами наши художественные сокровища. Думаете, что
немцы поблагодарили нас за такие «шубы с барского плеча»? Поищите в их музеях таблички, свидетельствующие о подвиге русских реставраторов, спасших Дрезденку и отреставрировавших сотни шедевров. Днём с огнём не найдёте. Зато прочтёте, что отбитая ножка у антикварного стола пострадала по нерадению советских музейщиков. А убогий мэр Москвы господин Попов к 60 летнему юбилею Победы на весь мир
обозвал Павла Корина, Виктора Лазарева, Степана Чуракова и других прославленных моих учителей мародерами, помешавшими Гитлеру затопить Дрезденку в берлинских штольнях.
— Как дальше развивались события вокруг рассекреченных с вашей помощью трофейных спецхранов?
— Понимая, что ельцинское «тащите, сколько сможете» развяжет руки его
янычарам, мы приняли меры по спасению сокровищ от настоящих мародеров, бросившихся грабить государственные запасники. Так, спецхран Министерства культуры СССР, помещавшийся в «Пивной башне» Троице Сергиевой лавры, ловко начали «окучивать» руководители отдела ИЗО и пресловутого комбината имени Е. Вучетича. Тогда ещё неплохо работала прокуратура, схватившая будущих сотрудников швыдковского культурного ведомства за руку. Но враг не дремал. И следователя по
этому делу, знавшего слишком много, выбросили из электрички.
— Комиссия по реституции перемещённых ценностей при Президенте России создавалась при вашем активном участии. Кто стоял у истоков её строительства?
— Мой старый товарищ Андреас Майер Ландруп, много лет бывший послом ФРГ в СССР, занимал на тот момент должность госсекретаря Германии. Он организовал нашу встречу с руководителями департамента культуры немецкого МИДа. И мы наметили
пути по предотвращению воровства и нечестной игры со стороны российских и немецких чиновников. Основные палки в колеса вставляла бурбулисовская стая, почуявшая запах легкой наживы. Они даже попытались вывести из состава комиссии инициаторов её создания. Из электрички меня, слава Богу, не выбросили, но анонимный звонок в немецкое посольство организовали — хотели обвинить в сотрудничестве с КГБ и действиях против ФРГ в советские годы. Пытались закрыть мою визу в Германию. Но их
вовремя схватили за руку наши немецкие коллеги.
— Кто входил в состав Комиссии, и что ей удалось сделать?
— Комиссия состояла из ста представителей культурных ведомств, юристов, сотрудников МВД, МИДа, КГБ, архивов и библиотек. Мы приостановили попытку ельцинской команды «подарить» Будапешту «Венгерскую коллекцию». Во время наших переговоров в столице Венгрии её руководителям нанёс визит российский президент. Чтобы ему не ехать с пустыми руками, бурбулисовские «спецы» привезли на улицу Кржижановского Надежду Кошкину и директора реставрационного центра. Вскрыли спецхран, изъяв две картины венгерских художников. Большего мы им сделать не позволили. «Венгерская коллекция» отреставрирована, частично передана вНижегородский музей. Остальные экспонаты переданы в Музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. Не позволила комиссия Ельцину ублажить «друга Коля» редчайшим экземпляром— «Библией Гуттенберга» из библиотеки МГУ. Главной же составляющей работы Комиссии стало решение судьбы «Бременской коллекции». — Почему именно вы стали инициатором переговоров с немецкой стороной о компенсаторном возвращении в Бремен той части произведений, которую вывез в СССР капитан Виктор Балдин?
— Я давно знал о том, как искусствовед и реставратор Балдин, нарушив строжайшие законы военного времени, «спас» 365 экспонатов Бременского Кунстхалле. По приказу Сталина было создано специальное подразделение из 70 самых известных искусствоведов, музейных работников, реставраторов и художников, осуществлявших вывоз художественных трофеев в СССР. И ни один из победителей — от маршала до простого солдата — не по смел позариться на музейные ценности. Бывая в домах крупных военачальников после войны, я видел самые заурядные образчики мебели, гобеленов, картин и скульптур из немецких усадеб. Рассказы Балдина о том, что листы «Бременской коллекции» валялись по полу старинного замка — для простаков. Хозяин имения — друг Ге ринга, которому бременские шедевры тогда принадлежали, — был человеком сведущим. Просто Балдин с двумя другими капитанами — Баландиным и Балакиным — обнаружили тайник, отоварились чужим добром и вывезли его на Родину. Балдин, зная о существовании государственного органа, который следил за вывозом трофеев, не передал находку в Пушкинский музей, а положил чемоданчик под кровать в своём загородном доме, ожидая конца сталинского режима. Но, как говорится, «жадность фраера сгубила». Он попытался реализовать прихваченный вместе с художественными ценностями кортик Геринга с алмазами и бриллиантами. Был схвачен за руку и лишь благодаря заступничеству известного архитектора Щусева избежал «вышки». Учитель приказал ему передать бременскую находку в Архитектурный музей. Но Балдин и тут надул
государство, оформив передачу в качестве дара. Дарить ворованное — дело наказуемое.
— А как же вы, являясь противником возвращения трофеев, согласились на
компенсаторную акцию с Германией?
— Среди балдинских трофеев было много листов, которые никогда бы не попали в экспозиции наших музеев. Я подумал, что нам важнее получить средства на восстановление разрушенных церквей, монастырей, фресок.
Наша рабочая группа подписала с немецкой стороной «Договор о намерениях», дававший возможность реставраторам напрямую, минуя вороватых чиновников, получить деньги на возрождение древних святынь.
— Почему же он по сей день не исполняется?
— Бывший министр культуры гн. Швыдкой разогнал Комиссию по реституции, забыв о том, что именно от меня он узнал о «Бременской коллекции». Он даже снял фильм, призыва ющий ничего не возвращать Германии. Чиновники его ведомства, с трудом отличающие картину от иконы, сделали всё, чтобы передать немцам «Бремен
скую коллекцию» безвозмездно для государства, но не для себя, любимых.
— Как вы отнеслись к сообщению о безвозмездной передаче «Бременской
коллекции» Германии ведомством Швыдкого в марте 2003 года?
— Я узнал об этом из газет, на все лады воспевающих «подвиг» Швыдкого. Низкий поклон тогдашнему председателю Комитета по культуре и туризму Госдумы Николаю Губенко за то, что он схватил мошенников за руку ипередал дело в Генпрокуратуру. Губенко во всеуслышание обозначил сумму отката за «безвозмездный дар», исчисляющуюся цифрой со многими нулями. По телевидению я показал Швыдкому второй экземпляр хранившегося у меня «Договора о намерениях». Я сказал, что чиновник, заявивший на весь мир о «русском фашизме, который страшнее немецкого», может от
стаивать интересы Геринга, а не армии победительницы. После такого телемоста Николаю Губенко позвонил президент Путин и сказал, что нужно учитывать наши наработки 1993 года прирешении этого вопроса.
— И что же дальше?
— По моему настойчивому требованию при Министерстве культуры и
массовых коммуникаций РФ была восстановлена Комиссия по
реституции, названная Межведомственным советом. Было принято решение продолжать переговоры с немецкой стороной, приняв за основу наш «Договор о намерениях».
Мы передали немцам сметы расходов на восстановление новгородского и псковского памятников, составленные реставраторами на местах. Сумма в 30 миллионов евро на поря
док ниже пресловутых цифр отката. А на майской встрече немецкие чиновники предложили нам продать за 2 миллиона евро пару бременских листов и выпить шампанского за решение вопроса в пользу Германии. Я отказался от какихлибо дальнейших общений с господами, которые спутали 2007 год с октябрём 1941го.
Вокруг этих двух миллионов «чаевых» сейчас идёт торговля, но я к ней не
имею никакого отношения.
— Каков ваш прогноз о встрече нашего президента с немецким канцлером? Подарит ли он ей «Бременскую коллекцию» за те «чаевые», о которых торгуются чиновники?
— Надеюсь, что В. Путин помнит, чего нам стоили последствия Второй мировой. Он ведь офицер, гарант Конституции и, смею думать, патриот государства, которым ему народ доверил руководить.