…Альберта ЛИХАНОВА

 

Детские книги, обладающие взрослой умной силою анализа, –
такова характеристика пронзительной прозы Лиханова; книги, ядро которых связано с разумным становлением личности, должной быть гармонически-целостной, разнообразной, соприкоснувшейся с разными гранями классической реальности… Острый «Обман». Жёсткий.
О, тут никого не бьют, не подвергают насилию, тут нет крови: но, ставя вопросы, отдающие вечностью, так, как он их ставит, Лиханов буквально выворачивает сознание, заставляя вновь и вновь решать, что лучше – наждачная правда или медовая ложь?
…Мёд последней отравлен и имеет тенденцию постепенно обращать человека в нечто квадратное, полуживое, смрадное душевно.
…А то, что «Никто не заплачет о мальчике», есть ненормальность общества, допускающего такое существование подростков, какое изведал Николай Топоров – Никто, ежели по первым буквам; выпускник интерната, не встретившийся с понятием «любовь» (мать сдала), не соприкоснувшийся с главным, возвеличивающим и приводящим к высотам человеческим чувствам.

Жизнь Альберта Лиханова перенасыщена творчеством, свершениями, многообразием общественной работы; он создавал издательства и журналы, возглавлял Научно-исследовательский институт детства, который и учредил.
Не счесть психологических нюансов в золотых недрах книг Лиханова; не перебрать всех оттенков людского счастья и горя, которые он, живописуя ярко и сильно, представляет каталогами жизни.
И книги его – в определённом смысле – и есть глобальный жизненный каталог, исполненный выразительно и виртуозно.

…Владимира КОСТРОВА!

Хорошая последовательность поэтической логики рождает варианты афоризмов. Владимир Костров, мысленно возвращающийся в невозвратное, вполне объективен в своей оценке реальности:
Вот женщина
с седыми волосами
с простого фото
смотрит на меня.
Тем чаще вспоминаю
я о маме,
чем старше становлюсь
день ото дня.
Как объективна печаль либо различные формы грусти, одолевающие человека, исследующие собственные глубины, равно формы времени – тем более стихом.
Костров всегда лиричен, даже когда социальность прожигает его стихи; он точно ловит незримые, но сильные флюиды, испускаемые центром речи, на котором держится вся махина языка…
Его стихи тяготеют к лапидарности – без излишнего нажима, но с хорошею словесной мускульною игрой; с умело положенной светотенью:
Срок настал,
московская богема,
Нам с тобой проститься
до конца.
Слишком жизнь –
короткая поэма,
И всегда от первого лица.
И то, что герой может раствориться в собственном сочинении, – следствие, скорее, времени, чем сердечной усталости, которая едва ли одолеет поэта, тяготеющего к световому началу, как Владимир Костров:
Солнце поднималось над горою,
И судьба глумилась
над людьми.
Это сочиненье без героя
От меня, страна моя, прими.

 

Александр БАЛТИН.