«Россия и Запад в начале нового тысячелетия» – так называется книга, послужившая поводом для настоящих размышлений. Процессы глобализации, захватывающие весь мир, в том числе и Россию, по-новому ставят перед исследователями отечественной культуры проблемы её взаимодействия с культурами Запада и Востока, совместимости с различными типами цивилизационного развития.
Суждений на этот счёт много, и приоритеты каждый выбирает по-своему. Их выбирают государства, международные движения, политические партии, конфессии. Их выбирает каждый человек. Ясно одно: есть общие ценности, которые роднят разные культуры, религии и эпохи, однако пути к этим ценностям
у разных народов различны.
В России, к примеру, издавна сложились и до сих пор актуальны три направления общественной мысли. Славянофильское, или почвенническое: оно делает акцент на самобытности, а не на превосходстве русской культуры, как пытаются убедить нас иные интерпретаторы творческого наследия Хомякова и Аксакова (хотя иногда и на превосходстве). Западническое подчёркивает заёмный характер русской культуры и необходимость дальнейшей её европеизации, не отрицая, однако (если приглядеться к наследию таких «западников», как Белинский или Герцен), положительного элемента в собственно национальном содержании. И, наконец, евразийское. Оно ставит во главу угла синтез национального и заимствованного – заимствованного, правда, с существенным уточнением: вряд ли в русской культуре в силу геополитического положения государства Российского можно выделить чисто европейские или чисто азиатские элементы.
Какому ж из этих направлений отдать предпочтение? Смею предположить, что подобные ветвления общественной мысли можно обнаружить почти во всех культурных ареалах современных цивилизаций. Так, американский философ Дж. Райзер проводит убедительные параллели, с одной стороны, между славянофилами в России и коммунитариями в США, с другой – между русскими западниками и американскими либералами. Ряд его коллег-философов если и не отождествляют теории «плавильного котла» в Америке с теориями «естественной ассимиляции» и «интеграции» народов и народностей в России, то по крайней мере находят нечто общее в развитии литератур обеих стран. А зарубежный Восток? Там ведь тоже спорят друг с другом свои «славянофилы» и свои «западники» и тоже есть люди, исповедующие «синтез на основе самобытности».
Вернёмся, однако, в Россию. Как ни странно, у нас до сих пор в моде «специалисты», готовые бесконечно обсуждать вопрос, «соответствует ли дихотомия «Россия – Запад» реалиям современности» и является ли русская культура частью мировой, подразумевая под последней исключительно культуру Запада. Вряд ли есть смысл вступать с ними в серьёзную полемику, но напомнить бесспорное, хотя уже и не столь очевидное из-за ужасающей деградации гуманитарного образования в наших школах и вузах, всё-таки стоит.
ХIХ век дал миру стихи и прозу Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Тютчева, Тургенева, Л.Толстого, Достоевского, Чехова, музыку Глинки, Бородина, Чайковского, живопись «передвижников»…Кстати, Пушкина, воспитанного на лучших европейских образцах, нередко относят к западникам. Но именно его следует назвать первым в ряду русских писателей, осознавших действительную роль Востока в развитии русской культуры. А что говорил Достоевский? «Надо прогнать лакейскую боязнь, что нас назовут в Европе азиатскими варварами и скажут о нас, что мы азиаты ещё более, чем европейцы» .
Не менее впечатляющими достижениями отмечен и ХХ век: Шолохов, Горький, Булгаков, Леонов, Есенин, Маяковский, Блок…
Конечно, высвобождение художественной и научной мысли из пут догматизма и политизации – важнейшее завоевание новой России. Однако абсурдно и аморально подменять один догматизм, одну политизацию другим догматизмом и другой политизацией. К сожалению, критика всего советского зачастую сводится к столь же огульному охаиванию всего русского. Так, до сих пор предпринимаются попытки «сбросить с корабля современности» Горького и Маяковского, развенчать Шолохова – и только потому, что творили эти великие русские писатели под воздействием социалистической идеи. «Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим», – это сказано Пушкиным. Думаю, нам ещё предстоит осмыслить, почему российские культура и наука достигли высочайших вершин именно в годы советской власти, несмотря на её идеологический диктат и жесточайшую цензуру, и почему в период горбачёвской перестройки оказалось столь востребовано духовное наследие русской эмиграции.
Без прошлого нет современности. Но происходящее здесь и сейчас нас волнует не меньше, чем прошлое. Надо прямо признать: хотя современную российскую действительность отличают множественность художественно-эстетических течений, яростная сшибка мнений, провести водораздел между ценностями подлинными и мнимыми сегодня весьма сложно. Говорят даже о кризисе культуры, объясняя его недостаточным финансированием, бедственным положением интеллигенции, порождающими не здоровую творческую конкуренцию, а столкновение амбиций и эгоистических интересов. Но если мы обратимся к послеоктябрьской ситуации начала ХХ века, то в принципе увидим ту же картину: нищенское существование интеллигенции на родине и в эмиграции, отсутствие должной государственной поддержки и межклановые войны в среде самой интеллигенции. Однако всё это не остановило расцвет русской культуры в 20-е и последующие годы. Полагаю, причины всех наших бед связаны с утратой духовно-нравственных ориентиров. И все наши споры о русской культуре, её прошлом и настоящем, верно ли мы оцениваем свои основные архетипы, – это, конечно же, споры о будущем России – новой и великой, если вспомнить поэтические определения Владислава Ходасевича, человека, оторванного от родины шквалами классовых распрей:
В России новой, но великой,
Воздвигнут идол мой двуликий
На перекрёстке двух дорог,
Где время, ветер и песок…
В процитированных стихах, датируемых «годом великого перелома», то есть годом начала «повальной» коллективизации сельского хозяйства в СССР, примечательно даже не то, что пушкинская тема личности и истории («Я памятник себе воздвиг нерукотворный…») разворачивается как тема преодоления глобальных катаклизмов, а то, что мечта о новой и великой России, то есть собственно русская идея («всечеловеческая – по определению Достоевского, «философия общего дела – в интерпретации Н. Фёдорова, принцип «всеединства – согласно Вл. Соловьёву) предстаёт как идея сращения времён и эпох, наследования великих традиций. Когда-то пронзительный белорусский лирик Янка Купала написал:
И сердце у меня одной
Заботою охвачено:
Наследство, что хранимо мной,
Напрасно не истрачено ль?
Но мог ли он предположить, что вопрос о напрасно истраченном наследстве вправе будет задать каждый человек, ныне живущий в бывших союзных республиках, и что после распада СССР один из лучших писателей современности А. Солженицын в качестве национальной идеи назовёт идею «сбережения гибнущего народа». Кажется, все мы давно поняли, что только в полифонической гармонии, многоцветье народов и их культур мир является духовно полным и прекрасным. Но почему ж тогда с таким слабодушием смиряемся с проявлением человеконенавистнических взглядов, с тем, что вот уже длительное время русское население сокращается по миллиону человек в год?!
Русская идея – это идея единения классов и слоёв в государственном строительстве на благо всей России. И ещё об одном аспекте русской идеи. Сегодня многими людьми она воспринимается как оппозиция доктрине сугубо потребительского общества, как призыв к возрождению правды и добра, без которых невозможно развитие мировой культуры, переживающей кризис из-за издержек научно-технического прогресса. Разрешение вопроса о путях выхода из этого кризиса требует от учёных нравственной определённости, а значит, принципиального диалога по любым проблемам и в сфере гуманитарных наук. С этой точки зрения упомянутая в начале моих размышлений монография «Россия и Запад в начале нового тысячелетия» заслуживает особого внимания. Исходя из диалектики единичного и общего, своеобычного и универсального, её авторы – учёные из России, Великобритании, США и Франции – анализируют фундаментальные проблемы культурно-национальной идентичности. Филология и эстетика, культурология и социология, история и философия, идеология и политика – всё завязано в единый проблемно-тематический узел. Отсюда главная особенность сборника: в центре авторов внимания не внешние историко-литературные ряды, а общие закономерности восприятия и интерпретации России и русских в западной литературе и науке, Запада – в российском культурном и научном сознании.
Первый раздел так и озаглавлен: «Образ и реальность: проблемы восприятия». Его открывает статья английского литературоведа Р. Марш «Россия и Запад в исторической перспективе». Исследовательница подчёркивает: «Не секрет, в России процесс культурного и национального самоопределения проходил мучительнее и сложнее, чем на Западе. Извечный вопрос: Кто мы? – Европа или Азия? А может, то и другое? Как относимся к Западу, как – к Востоку? Ощущаем ли себя (и если да, то в какой мере) европейцами? – неоднократно определял содержание русской общественной мысли». В принципе, того же мнения придерживается и Дж. Райзер в статье «Русская философия и русская идентичность», написанной в полемике с известными концепциями «русского мазохизма» Д. Ранкур-Лаферрьера и «агонии русской идеи» Т. МакДэниэла. С точки зрения американского философа, культурная идентичность – вопрос национального самосохранения России, связанный сегодня «с таким извечно дискуссионным вопросом, как «русская идея», различные преломления и интерпретации которой, начиная со «Слова о законе и благодати» Илариона, мы находим у Чаадаева, Пушкина, Достоевского, Л. Толстого, К. Леонтьева вплоть до «деревенщиков»… и других замечательных русских писателей и мыслителей, составляющих гордость не только собственно русской, но и мировой культуры». Любопытно, что к значительнейшим явлениям современной литературы учёный относит не только творчество В. Астафьева, В. Распутина или В. Шукшина, но и представителей новейшей русской прозы – В. Личутина и В. Галактионовой, чьи произведения неизвестны или почти неизвестны на Западе. Вместе с тем вряд ли у кого вызовет возражение главная мысль автора: в России именно художественная литература, то есть художественно опосредованная философия, свидетельствует о её самобытности.
Второй раздел книги – «Поэтика воображаемого» – составляют сугубо литературоведческие работы. Исполненные филологического изящества статьи М. Рубинс «Воображаемые отечества» в литературе русского зарубежья» (Великобритания) и Э. Мэла «Власть интимного: поэтика ностальгии в современной русской прозе» (Франция) посвящены образной системе русской поэзии и прозы. Сопоставляя произведения различных писателей, авторы убедительно доказывают, что наблюдающаяся в постсоветском обществе ностальгия по советскости «вписывается» в общую для всего современного мира тенденцию – ностальгию по прошлому. Можно смело утверждать, подытоживает французская исследовательница, что в мировом литературном пространстве образовалась единая интеллектуальная сеть, в которой «тексты перекликаются друг с другом».
Критический срез в восприятии нашей страны французской, немецкой и английской прозой представлен в статье Э. Томас (Великобритания) «Нерусские русские: Кавказ – Санкт-Петербург – Россия». Произведения западных писателей, говорит исследовательница, по-прежнему демонстрируют мифологизацию России, вступающую в противоречие с подлинной реальностью постсоветской действительности. Между Западом и Россией по-прежнему разверзнута пропасть стереотипов и непонимания, на одном краю которой стоят писатели, нередко сочувствующие России, а на другом – их герои, ощущающие себя «не реальными людьми, а тенью литературных персонажей» и воспринимающие русских «не как полноправных людей, а всего лишь как потомков героев Гоголя и Достоевского».
Лейтмотив последних разделов сборника – противостояние славянофилов и западников в контексте онтологической проблемы «Свои – Чужие». Своеобразный научный диалог в этом плане составляют входящие в раздел «Интерпретация «Другого»: литература и история» статьи филолога и философа языка академика Степанова «Свои» или «Чужие»? Славянофилы и западники в создании концепта «Цивилизация» и Дж. Райзера «Славянофилы и западники в России, либералы и коммунитарии в Америке». Оба автора прослеживают состояние проблемы в исторической ретроспективе.
Своё мнение по данному вопросу высказывает и В. Кожинов в фундаментальном исследовании «О русском самосознании: в какой стране мы живём?». Эту последнюю работу нашего выдающегося филолога и историка, как и предваряющие её статьи К. Кокшенёвой и П. Ульяшова, вряд ли можно назвать созвучной концепциям и идеям, высказанным, к примеру, Р. Марш или Э. Мэла. Но тем-то и интересна объединяющая их под одной обложкой книга, что она даёт реальную картину того, как Запад воспринимал и воспринимает Россию, а мы – Запад.
По интеллектуальной мощи аргументов и убедительности доказательств рядом с В. Кожиновым из наших современников можно поставить лишь А. Панарина, участие которого в 1990-х в работе над коллективным трудом Отделения литературы и языка РАН «Образ России: Русская культура в мировом контексте» было поистине бесценным. В статье «Российская культура как фактор планетарной реформации» А. Панарин справедливо утверждал: «Диалоговый принцип российской культуры, осмысленный Достоевским и Бахтиным, придавшими ему философский статус, – величайшее цивилизационное достояние, которое надлежит сберечь и развить в новых условиях». Любопытно, что ту же самую мысль примерно в то же время, только гораздо резче, сформулировал и В. Кожинов. И в своей последней работе, ставшей своего рода духовным завещанием автора, он в развитие положений Достоевского о «назначении русского человека» как «всеевропейском и всемирном» опять акцентирует наше внимание на том, что нынешняя борьба между так называемыми либералами и патриотами только скрывает истинный смысл происходящих перемен, «запутывает и затемняет общественное сознание. Пред нами, к прискорбию, застарелая российская беда: ведь более полутора столетия назад в сознание людей было внедрено столь же поверхностное деление на славянофилов и западников».
Россия – между Западом и Востоком и Россия – между Европой и Азией. Это её особое положение всегда привлекало внимание отечественных и зарубежных мыслителей, писателей, учёных, политиков, вызывало споры, которые продолжаются и в наши дни. Споры отнюдь не бесплодные. Ведь, как некогда сказал И. Киреевский, поддержанный Пушкиным: «…У нас есть Надежда и Мысль о великом назначении нашего отечества!».