Мне нравится звучание этих двух слов, оно словно устойчивое словосочетание из обихода. Хотя на самом деле «расшифровывается» так: протоирей Лев Нерода, настоятель Собора архистратига Божия Михаила и всех небесных сил бесплотных. Во как! Колоритнейший человек. Трудоголик. В Токсово на голом месте, да если бы просто на голом! А то практически на болоте такой храм построил! Загляденье. Люди, даже неверующие, специально приезжают посмотреть.
— Отец Лев, а что такое архистратиг?
— Это не чин, а просто эпитет архангела, в переводе с греческого «главный воитель». Главный воитель небесного воинства. Здесь в Токсово я школу оканчивал, здесь мои родители на кладбище лежат. Токсовское поселение впервые упоминается еще в новгородских летописях конца XV века: здесь проходил торговый путь от Великого Новгорода к варягам. В энциклопедии Брокгауза и Ефрона местность описывается как чухонская Швейцария. Здесь любил охотиться Петр Великий, и даже остались следы его попыток строительства гидротехнических сооружений.
— Это не чин, а просто эпитет архангела, в переводе с греческого «главный воитель». Главный воитель небесного воинства. Здесь в Токсово я школу оканчивал, здесь мои родители на кладбище лежат. Токсовское поселение впервые упоминается еще в новгородских летописях конца XV века: здесь проходил торговый путь от Великого Новгорода к варягам. В энциклопедии Брокгауза и Ефрона местность описывается как чухонская Швейцария. Здесь любил охотиться Петр Великий, и даже остались следы его попыток строительства гидротехнических сооружений.
Традиционным вероисповеданием местных жителей до 1917 года было лютеранство, следствие влияния многовекового шведского владычества. На доминирующей высоте Токсовского поселения уже не одно столетие возвышается финский лютеранский храм. Архивные поиски в Санкт-Петербургской и Новгородской епархиях позволили сделать вывод о том, что в пределах Токсовского поселения за всю его историю ни одного православного храма не было. Ну, куда это годится?
Сам я из поповичей, священник в третьем поколении, у меня оба деда — священники. Восемнадцать лет проработал в научно-исследовательском институте гидротехники имени Веденеева старшим научным сотрудником. В те времена мы искали полезные ископаемые: нужен был гравий дороги строить, песок крупнозернистый. В 1990-м меня будущий патриарх Алексий?II посвятил в дьяки. Прослужил дьяконом пять лет, но ещё раньше начал думать: что бы сделать, чтоб не только «подай, Господи», но и самому для Господа что-то сделать. Например, храм в Токсово построить. А тогда это был нонсенс: как это храм построить? Понятно, что не на что, это дело второе, но чтоб разрешили?! Никто в это не мог поверить, даже самые верующие.
Сначала, в 1993-м, пробил этот участок в 2,5 га. Здесь была болотистая почва, торфяники. Как только торфяники вывезли, на дне котлована появились три плывуна, из которых просачивались фонтанчиками грунтовые воды. Дно котлована представляло собой месиво суглинистых четвертичных отложений, по которым даже ходить удавалось с трудом. Однажды заглохнувший бульдозер на глазах у всех начало засасывать в плывун, как в трясину. По идее сваи нужны, чтобы грунт укрепить. А если по совести, то сваи нельзя — все колодцы в округе высохнут, и мне аутодафе (В Средние века в Испании и Португалии — религиозная церемония, включавшая в себя публичное покаяние осужденных еретиков и чтение их приговоров. — Ред.) сделают, я же геологию знаю. Поэтому решили на это зыбкое место отсыпать песчаную подушку толщиной в пять метров, а это 17 тысяч кубометров строительного песка – 2500 рейсов из карьера! Миллионы рублей! Которых, понятно, у нас не было. Убедили всех: начальников карьеров, начальников автоколонн, владельцев автозаправок, водителей самосвалов помогать безвозмездно. И сделали. Теперь надо было найти благотворителей. Сначала построили маленький храм. Это времена, когда людям даже пенсий не платили, они и свечечку-то поставить не могли, из-за этого стеснялись приходить в храм. Всё приходилось выпрашивать: где солярку, где бензин. Часовенку построили, потом приделали алтарь и притвор. Всё было деревянное и сгорело…
А когда мы храм ещё только строили, одна бабушка мне сказала: «Батюшка, вы измучаетесь на себе мешки с песком таскать. Вот мы живем в Александровской, и там один меценат превосходный храм построил, иконы Казанской Божьей Матери. Вот бы, говорит, вам сюда этого мецената». — «Миленькая, говорю, да меня к нему даже в переднюю не пустят. Вы представляете, что такое «Балтийская строительная компания» («БСК») и я, сельский попик?». — «А мы, — ответила она, — молиться будем. Молитва важнее».
И так случилось, что мы в одной компании встретились с отцом Геннадием, настоятелем Софийского собора. Я раньше неплохо пел и на гитаре играл. А потом уж у отца Геннадия познакомились с Игорем Александровичем Найвальтом. При встречах он нет-нет да и спрашивал: «А что ты ничего не просишь?» — «Значит, не пришло еще время», — говорю.
А потом приперло. Мы к нему пришли с одним строителем, Валерием Геннадиевичем Кравцовым, который нас даже сейчас, в трудные для него времена, не оставляет. Пришли в офис «БСК» на Наличной, возле Площади искусств.
А там предновогодняя суета, 1999 год.
Я ему письмо привез. Он его читает. И пошел куда-то. Возвращается, что-то там пишет, а я не вижу что и спрашиваю у Валерия Геннадиевича. А он одними губами: «Мил-ли-он!». А это по тем временам! У меня там просто слезы полились. И мы на весь миллион сразу купили кирпич на храм, и Валерий Геннадиевич начал строить. Самый лучший кирпич тогда был марки «Победа -150». Весь двор стоял в поддонах с ним! Вот счастье. И только снег сошел, мы начали кладку.
Потом я попал в больницу с диабетом. Выхожу, метра два кладки уже сделано незнамо как. «Разбирайте!», — говорю. Сначала начали строить собор. Архитектор – академик архитектуры Валентин Федорович Назаров, житель Токсово. Умер в прошлом году. Он проект сделал и вёл строительство на благотворительной основе. Заплатить за такой проект – страшное дело. Этот проект – пятый вариант, который Валентин Федорович принёс на утверждение. Первый был типично псковский храм, я ему: «Миленький, где окна, где свет? Татары подступают, что ли? Это же XXI век, не XI».
И хотя он был меня на 20 лет старше, терпеливо внимал всем замечаниям. А на пятый я ему сказал: «Вот это ты угадал, Валентин Федорович!» Богатырь, девятиглавый собор действительно XXI века. Так что без ложной скромности могу сказать, что в какой-то степени я соавтор.
У нас на территории подворья ещё два строения: гериатрический центр для престарелых и дом детей-сирот. Игорь Александрович в этом принципиально не участвовал, считает, что все социальные объекты должно строить государство. А вы знаете, если Найвальт не хочет, его не заставишь. Я его убеждал: церковь всегда благотворительностью занималась, что же делать, если государство такое. Нет, и всё.
Году в 2004 или 2005-м приглашает меня Игорь Александрович на освящение креста, который воздвигла «БСК» в Кронштадте.
До этого уже была попытка установления креста, но он грохнулся на землю со стометровой высоты. А тут поставили, молебен, митрополит служит. А мне так не хотелось никуда ехать, настроение было скверное. Найвальт: «Давай поехали!». Поехали мы с матушкой, постояли. Он: «Ты что такой грустный, что тебе надо?» А у меня тогда проблем было выше крыши. И я возьми и ляпни: «Колокол хочу. Тонну хотя бы…» У нас 13 колоколов, а чтобы весь ансамбль сделать, тонна нужна была. «Будет тебе колокол. К Рождеству», — сказал он, а это было осенью. Короче, как-то звонят: «Машина пришла с Воронежа с колоколом!». Я прямо в подряснике залез в кузов — колокол красавец, целую его. И смотрю: по периферии колокола — львиные морды! Колокол отливали в Воронеже по эскизу самого Игоря Александровича, и он львов этих пришпандорил — пусть, сказал, знают, кто тут был первым настоятелем.
— Вот вы говорите, настроение было плохое. Как боретесь с ощущением несчастливости?
— Каюсь. Плохое настроение — грех. Это значит, я позволил войти в мою душу дьяволу или каким-то его демонам. Потому что как же мне не радоваться, когда смотрите, какое чудо на бывших болотах! И хотя я священник в третьем поколении, но по-настоящему верующим стал только здесь, когда начал заниматься храмостроительством. Причинно-следственная связь очевидна: ты просишь и получаешь. Только надо просить на дело. Для гордыни, для тщеславия ничего не получаешь. Когда Господь видит, что ты реализуешь его мысли, то даёт.
— Вы, можно сказать, архистратиг — на пустом месте вон что сотворили. Переживаете, что дети не пошли по вашим стопам?
— Уже перестал. Понял, что главное, не физическое родство, а духовное. Я воспитал двух молодых священников и псаломщика, которые со мной служат, и знаю, что ТАМ в одиночестве не буду, обо мне будут молиться.
Сам я из поповичей, священник в третьем поколении, у меня оба деда — священники. Восемнадцать лет проработал в научно-исследовательском институте гидротехники имени Веденеева старшим научным сотрудником. В те времена мы искали полезные ископаемые: нужен был гравий дороги строить, песок крупнозернистый. В 1990-м меня будущий патриарх Алексий?II посвятил в дьяки. Прослужил дьяконом пять лет, но ещё раньше начал думать: что бы сделать, чтоб не только «подай, Господи», но и самому для Господа что-то сделать. Например, храм в Токсово построить. А тогда это был нонсенс: как это храм построить? Понятно, что не на что, это дело второе, но чтоб разрешили?! Никто в это не мог поверить, даже самые верующие.
Сначала, в 1993-м, пробил этот участок в 2,5 га. Здесь была болотистая почва, торфяники. Как только торфяники вывезли, на дне котлована появились три плывуна, из которых просачивались фонтанчиками грунтовые воды. Дно котлована представляло собой месиво суглинистых четвертичных отложений, по которым даже ходить удавалось с трудом. Однажды заглохнувший бульдозер на глазах у всех начало засасывать в плывун, как в трясину. По идее сваи нужны, чтобы грунт укрепить. А если по совести, то сваи нельзя — все колодцы в округе высохнут, и мне аутодафе (В Средние века в Испании и Португалии — религиозная церемония, включавшая в себя публичное покаяние осужденных еретиков и чтение их приговоров. — Ред.) сделают, я же геологию знаю. Поэтому решили на это зыбкое место отсыпать песчаную подушку толщиной в пять метров, а это 17 тысяч кубометров строительного песка – 2500 рейсов из карьера! Миллионы рублей! Которых, понятно, у нас не было. Убедили всех: начальников карьеров, начальников автоколонн, владельцев автозаправок, водителей самосвалов помогать безвозмездно. И сделали. Теперь надо было найти благотворителей. Сначала построили маленький храм. Это времена, когда людям даже пенсий не платили, они и свечечку-то поставить не могли, из-за этого стеснялись приходить в храм. Всё приходилось выпрашивать: где солярку, где бензин. Часовенку построили, потом приделали алтарь и притвор. Всё было деревянное и сгорело…
А когда мы храм ещё только строили, одна бабушка мне сказала: «Батюшка, вы измучаетесь на себе мешки с песком таскать. Вот мы живем в Александровской, и там один меценат превосходный храм построил, иконы Казанской Божьей Матери. Вот бы, говорит, вам сюда этого мецената». — «Миленькая, говорю, да меня к нему даже в переднюю не пустят. Вы представляете, что такое «Балтийская строительная компания» («БСК») и я, сельский попик?». — «А мы, — ответила она, — молиться будем. Молитва важнее».
И так случилось, что мы в одной компании встретились с отцом Геннадием, настоятелем Софийского собора. Я раньше неплохо пел и на гитаре играл. А потом уж у отца Геннадия познакомились с Игорем Александровичем Найвальтом. При встречах он нет-нет да и спрашивал: «А что ты ничего не просишь?» — «Значит, не пришло еще время», — говорю.
А потом приперло. Мы к нему пришли с одним строителем, Валерием Геннадиевичем Кравцовым, который нас даже сейчас, в трудные для него времена, не оставляет. Пришли в офис «БСК» на Наличной, возле Площади искусств.
А там предновогодняя суета, 1999 год.
Я ему письмо привез. Он его читает. И пошел куда-то. Возвращается, что-то там пишет, а я не вижу что и спрашиваю у Валерия Геннадиевича. А он одними губами: «Мил-ли-он!». А это по тем временам! У меня там просто слезы полились. И мы на весь миллион сразу купили кирпич на храм, и Валерий Геннадиевич начал строить. Самый лучший кирпич тогда был марки «Победа -150». Весь двор стоял в поддонах с ним! Вот счастье. И только снег сошел, мы начали кладку.
Потом я попал в больницу с диабетом. Выхожу, метра два кладки уже сделано незнамо как. «Разбирайте!», — говорю. Сначала начали строить собор. Архитектор – академик архитектуры Валентин Федорович Назаров, житель Токсово. Умер в прошлом году. Он проект сделал и вёл строительство на благотворительной основе. Заплатить за такой проект – страшное дело. Этот проект – пятый вариант, который Валентин Федорович принёс на утверждение. Первый был типично псковский храм, я ему: «Миленький, где окна, где свет? Татары подступают, что ли? Это же XXI век, не XI».
И хотя он был меня на 20 лет старше, терпеливо внимал всем замечаниям. А на пятый я ему сказал: «Вот это ты угадал, Валентин Федорович!» Богатырь, девятиглавый собор действительно XXI века. Так что без ложной скромности могу сказать, что в какой-то степени я соавтор.
У нас на территории подворья ещё два строения: гериатрический центр для престарелых и дом детей-сирот. Игорь Александрович в этом принципиально не участвовал, считает, что все социальные объекты должно строить государство. А вы знаете, если Найвальт не хочет, его не заставишь. Я его убеждал: церковь всегда благотворительностью занималась, что же делать, если государство такое. Нет, и всё.
Году в 2004 или 2005-м приглашает меня Игорь Александрович на освящение креста, который воздвигла «БСК» в Кронштадте.
До этого уже была попытка установления креста, но он грохнулся на землю со стометровой высоты. А тут поставили, молебен, митрополит служит. А мне так не хотелось никуда ехать, настроение было скверное. Найвальт: «Давай поехали!». Поехали мы с матушкой, постояли. Он: «Ты что такой грустный, что тебе надо?» А у меня тогда проблем было выше крыши. И я возьми и ляпни: «Колокол хочу. Тонну хотя бы…» У нас 13 колоколов, а чтобы весь ансамбль сделать, тонна нужна была. «Будет тебе колокол. К Рождеству», — сказал он, а это было осенью. Короче, как-то звонят: «Машина пришла с Воронежа с колоколом!». Я прямо в подряснике залез в кузов — колокол красавец, целую его. И смотрю: по периферии колокола — львиные морды! Колокол отливали в Воронеже по эскизу самого Игоря Александровича, и он львов этих пришпандорил — пусть, сказал, знают, кто тут был первым настоятелем.
— Вот вы говорите, настроение было плохое. Как боретесь с ощущением несчастливости?
— Каюсь. Плохое настроение — грех. Это значит, я позволил войти в мою душу дьяволу или каким-то его демонам. Потому что как же мне не радоваться, когда смотрите, какое чудо на бывших болотах! И хотя я священник в третьем поколении, но по-настоящему верующим стал только здесь, когда начал заниматься храмостроительством. Причинно-следственная связь очевидна: ты просишь и получаешь. Только надо просить на дело. Для гордыни, для тщеславия ничего не получаешь. Когда Господь видит, что ты реализуешь его мысли, то даёт.
— Вы, можно сказать, архистратиг — на пустом месте вон что сотворили. Переживаете, что дети не пошли по вашим стопам?
— Уже перестал. Понял, что главное, не физическое родство, а духовное. Я воспитал двух молодых священников и псаломщика, которые со мной служат, и знаю, что ТАМ в одиночестве не буду, обо мне будут молиться.
Беседовала Гузель АГИШЕВА.