Лет за двадцать до этого, в веке ином,
Где мой сын подрастал шалуном и задирой,
Также август, пригорбясь, сидел за окном,
И корпел над задуманной мною «стихирой».

Видит Бог — это он написал, а не я.

Леонид Чекалкин – один из самых значительных и глубоких современных русских поэтов; один из тех, кто твёрдо держит уровень русской традиции, не теряя при этом внутренней свободы и оставаясь сыном своего времени, своего века. Он никогда не был, говоря словами Бориса Пастернака, «притчей на устах у всех», не пользовался шумной известностью, но всегда обладал большим авторитетом среди собратьев-писателей и ценителей русской поэзии.
Приступая к чтению его новой книги*, я был внутренне готов к тому, что впечатление будет благоприятным, поскольку на протяжении многих лет внимательно слежу за его творчеством, за эволюцией его лирического героя; приходилось мне и писать о его поэзии. Забегая вперёд, скажу, что ожидания меня не обманули: книга стала, несомненно, ярким событием сегодняшнего литературного процесса, и значение этого события, на мой взгляд, выходит за рамки просто очередного успеха отдельного талантливого автора.

Заслуженный работник культуры Российской Федерации Борис Семёнович Есенькин в эти дни отметил своё 80-летие. В августе же празднуют и очередную годовщину торгового дома «Библио-Глобус». Он возглавил этот книжный магазин (тогда известный под названием магазин № 120 «Книжный мир») тридцать лет назад, и под его руководством он вырос в предприятие мирового масштаба. В конце 90-х одним из первых он начал продавать книги через Интернет в Европу и Америку и вывел качество обслуживания покупателей на высочайший уровень.
Его отец, Семен Есенькин, был родом из рязанского посёлка Солотча и погиб на финской войне, мать Клавдия Антонова во время войны работала на военном заводе, в послевоенные годы – переплетчицей на фабрике «Детская книга». Полное среднее образование получил в вечерней школе. Затем окончил Московский полиграфический институт.

Мифы и рифы истории

О повести Игоря Изборцева «Чудеса болотные»

Думаю, что не ошибусь, если назову венок сонетов Андрея Альпидовского «Войной отмеченное детство»* поэтическим биографическим повествованием, с благодарностью рассказывающим о жизни отца Дмитрия Валентиновича Альпидовского. Далеко не часто такие попытки у поэтов заканчиваются удачей. Но тут случай особый, потому что к созданию этого произведения автор подходил как бы исподволь, основательно, с долгой подготовкой, во время которой, я уверен, и не помышлял о работе над произведением большой и такой сложной поэтической формы.

Первая встреча с новой книгой поэта — всегда ожидание. Встреча с новой книгой поэта, которого знаешь и любишь, — надежда. Встреча с поэтом, которому веришь, — радость.
Именно эти три чувства я испытывал, знакомясь с рукописью новой книги Вячеслава Ложко. Назвать её сборником стихов вряд ли возможно, потому что книга соткана из тончайших нитей четверостиший, в каждом из которых — оригинальный узор и за каждым из которых — глубина прожитых и прочувствованных поэтом лет.

Дончо Дончев не приемлет антирусские настроения в Болгарии. Он уверен, что отношение болгарина к России есть вопрос не политики, а морали. О своем отношении к России лучше всего он сказал сам в своем стихотворении.

Не трогайте Россию, господа!
Ей больно и без вашего укора.
Она по части самооговора

Владимир Иванович НЕЧАЕВ родился в посёлке Оссора. Родители – простые служащие, прибывшие еще в 30-е годы на край земли. К рождению сына в этом краю уже появились библиотеки. «Я читал все, что попадало в руки, абсолютно бессистемно, — рассказывает Владимир Иванович. – А потом начал понемногу сам писать». Со своими стихами он и отправился в 1986 году в Петропавловск. Через месяц после приезда его стихи уже были на страницах «Камчатского комсомольца».

«…От сумы и тюрьмы не зарекайся» — пожалуй, это извечная аксиома повседневной жизни русского человека. С переизбытком имеются примеры, причем с незапамятных времён, когда под надуманными, инспирированными обвинениями честные люди попадают в тюремные застенки. И хорошо, если на короткие, но чаще всего — на длительные сроки.
Впрочем, виновный и объективно невиновный человек в любом случае оказываются в неволе — в её комплексном, всеобъемлющем измерении. Очевидно, что сломаться в такой обстановке легче всего, а это и случается, как правило. Остаться же человеком, не ронять человеческого достоинства в такой ситуации более чем непросто. Но тем, кому всё же это удаётся, с лихвой проходят многотрудный путь нравственного очищения, приходя к истинному пониманию того, что значит жить не по лжи.

Леонид Иванович ЧЕКАЛКИН – научный и общественный деятель, публицист и литератор, поэт, ветеран ВС. Член Московской писательской организации Союза писателей России, Международного Союза журналистов и Российского философского общества. Доктор социологии, почётный профессор Европейского университета, академик Российской и Европейской академий естественных наук. Автор книг-исследований «Детство – под угрозой?» и «Дети Отечества – герои будущего». Автор многих книг стихов.

В одном из своих стихотворений Юрий Лопусов напишет: «… И жизнь моя – сплошное многоточье, / Точнее, повесть, где финала нет». Чем больше я узнавал и продолжаю узнавать этого писателя, тем большее впечатление производит на меня его талантливое «многоточье». Фамилию «Лопусов» впервые услышал в конце 60-х от своей тётушки, переводчицы Татьяны Третьяковой – дочери известного в 20–30-е годы поэта-футуриста Сергея Третьякова, которая была дружна со многими видными литераторами.

«Разобрали венки на веники, / На полчасика погрустнели… / Как гордимся мы, современники, / Что он умер в своей постели!» Это Галич про Пастернака. А кто про Грибоедова? Эпитафия Нины Чавчавадзе на могиле поэта: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Могила в Тбилиси. На святой горе Мтацминда. В другом государстве. Не в России. Так сложилось… Он жил в Российской империи. Похоронен в Грузии. Все мы — осколки империи, ради величия которой гибли лучшие умы России. К чему всё это?
Бессмертная комедия «Горе от ума», которую мы запоминали с младых ногтей как «Отче наш», раздергана на цитаты, как на те же веники у Галича. «Отче наш» в советских школах был табуирован. «Горе от ума» — канонизировано. При том что фальшь идеологии лезла изо всех дыр.

«Служить бы рад, прислуживаться тошно». Это можно и сегодня повторить, когда прислужливость стала едва ли не нормой жизни для многих. Чего уж там… Разве у нас сегодня не сплошное «горе от ума»? «А наши старички? / Как их возьмет задор, / Засудят об делах, что слово – приговор, / Ведь столбовые все, в ус никого не дуют; / И об правительстве иной раз так толкуют, / Что если б кто подслушал их… беда! / Не то чтоб новизны вводили, – никогда, / Спаси нас боже!» Вот вам портрет власти. От Грибоедова до наших дней. Портрет беспощадный.
Но эти заметки не совсем о поэте Грибоедове, хотя писать о нем можно без устали. Другой поэт, историк, фотохудожник, охотник и издатель, наш современник Сергей Дмитриев рискнул написать книгу* о Грибоедове, человеке и дипломате. Не совсем по Маяковскому о товарище Нетте, хотя возможно «Грибоедовы-пароходы» тоже где-то есть.
Почему, говоря о книге Дмитриева, я акцентирую на слове РИСКНУЛ?
О Грибоедове у нас литературы немного. Но есть один роман, который, как «Горе от ума». Тоже — на века. Написал его Юрий Тынянов, и называется он «Смерть Вазир-Мухтара».
После него: «Умри, Денис, лучше не напишешь!». Это Потемкин относительно «Недоросля». Примерно то же якобы сказал Пушкин относительно «Горя от ума».
Книга Сергея Дмитриева «Последний год жизни Грибоедова», как это ни парадоксально, не столько о самом поэте, сколько о «Большой игре», в центре которой оказался Александр Сергеевич Грибоедов.
Вот несколько строк из «Википедии». «Большая игра», другое русское название — «Война теней» — геополитическое соперничество между Британской и Российской империями за господство в Южной и Центральной Азии в XIX — начале XX в.
Выражение the Great (Grand) Game впервые использовал офицер на службе Ост-Индской компании Артур Конолли на полях копии письма, отправленного британским политическим представителем в Кабуле губернатору Бомбея в 1840 году. В широкий оборот термин был введён Редьярдом Киплингом в романе «Ким».
«Первым сражением «Большой игры» стала битва при Асландузе (1812), поскольку сражающуюся против России персидскую армию тогда инструктировали британские офицеры.
В 1819 г. в Хиву для переговоров был отправлен Гвардейского Генерального штаба капитан Н.Н. Муравьёв, едва там не погибший, о чём он написал отчёт «Путешествие в Туркмению и Хиву».
Войны начала XIX века против Персии закончились подписанием Гюлистанского (1813) и Туркманчайского (1828) договоров. К России была присоединена территория современных Армении и Азербайджана.
В 1829 году в Тегеране был растерзан разъярённой толпой русский посол А.С. Грибоедов. Помимо Ирана Великобритания стала поддерживать сражающихся против России кавказских горцев (дело «Виксена», 1836)».
Дальше — больше. Но это уже про другие книги. Такие как «Ким» Киплинга. Мы же вернемся к книге Сергея Дмитриева.
Очень трудно поэту наступить на «горло собственной песне». Написать о поэте. Таком, как Грибоедов. Но здесь Дмитриев-историк. Он создаёт последний год жизни поэта в контексте истории русско-персидских и русско-турецких войн. Он показывает участие Англии в «Большой игре». И роль тончайшего дипломата от России. Ставка – жизнь. Не можешь переиграть своего противника, убей его. Чужими руками.
Можно ли утверждать, что Грибоедов пал жертвой британских козней?
Однозначно!
Другое дело Пушкин. Хотя: «Заброшен к нам по воле рока; / Смеясь, он дерзко презирал / Земли чужой язык и нравы; / Не мог щадить он нашей славы; / Не мог понять в сей миг кровавый, / На что он руку поднимал!..»
Француз Дантес, фанатики персы. Смерть поэтов. И бессмертие их поэзии.
«Последний год Грибоедова» — книга непростая. Историк Сергей Дмитриев написал «документальный» роман об одном из сынов Отечества, которые служили этому Отечеству, но никогда не прислуживались.
Иначе не было бы Грибоедова, у которого Москва и по сей день остается в долгу. Потому что полно в столице «асфальтно-
абрикосовых» и ни одной улицы Грибоедова.
Грустно как-то.

 

* Дмитриев С.Н. «Последний год Грибоедова. Триумф. Любовь. Гибель». Историческое расследование. М. ИД «Вече»

Лиля Брик – «пожирательница мужчин»

Просто «Брик» – невозможно. Как невозможна, скажем, биографическая книга об Осипе Брик. Ося никому неинтересен вне контекста своей жены и её «второго мужа» Владимира Маяковского. (Потом, после самоубийства поэта, «вторым мужем» в этом супружеском треугольнике был комкор Примаков, расстрелянный как «враг народа», а после него — «вторым» и позднее единственным стал литературовед Василий Катанян). Впрочем, и сама «пожирательница мужчин» Лиля Брик вряд ли была бы сегодня известна «городу и миру», не будь среди тридцати двух, по её же признанию, любовников — «лучшего, талантливейшего поэта нашей советской эпохи».
Сталин, в отличие от остальных советских вождей, понимал толк в поэзии, прозе и драматургии. Может, потому и осталась вне его террора «вдова Маяковского». Хотя, какая там «вдова»?
Алисе Гениевой настолько удался амбивалентный образ Лили Брик, что просто невозможно понять — отвратительна для автора её героиня или всё-таки восхитительна.
Почему Лилей в 60-е восхищались молодые тогда актёры «Таганки» и Андрей Вознесенский, а позднее — в 70-е — Сергей Параджанов и Майя Плисецкая? Почему другие, как Виктор Шкловский, утверждали, что Брики «торгуют трупами»? В чём заключалось это магическое раздвоение «роковой женщины» Маяковского, которая, с одной стороны, материально «выдаивала» поэта, требуя от него всё больше «деньгов и автомобильчика», а с другой, духовно полагала себя, и, вероятно, отчасти справедливо, его музой?
Гениева лишь подчеркивает Лилину амбивалентность, когда категорически однозначного ответа на все эти вопросы просто не может быть. Так же как без Маяковского не могло быть «её Лиличества» даже «на фоне Люциферова века».

 

** Её Лиличество Брик на фоне Люциферова века / Алиса Ганиева. — М.: Молодая гвардия, 2019.

 

Михаил Глинка и его эпоха

Глинка всё же создал ещё одну оперу, потратив на это шесть лет. Но волшебная пушкинская поэма «Руслан и Людмила», вдохновившая композитора на создание оперы, не имела того оглушительного успеха, что «Жизнь за царя». Может, всё оттого, что эпоха меняла музыкальные вкусы, или почему-то ещё (Глинке не везло с либреттистами), но «волшебная опера» казалась неуместной на русской почве, а тем более кощунственными казались подобные переделки сказки Пушкина, отмечает Лобанкова, ссылаясь на мнение тогдашего кумира русской критики Виссариона Белинского.
Сам Глинка не считал своё детище провальным, однако больше к операм не возвращался, хотя замыслы роились.
Но вернемся ко второй половине позаголовка – «Эпоха в жизни». Глинке небыкновенно повезло встретить на житейских перекрестках целую плеяду замечательных лиц эпохи, именуемой Золотым веком. Жуковский, Кюхельбекер, Дельвиг и, конечно же, «наше всё» — Александр Сергеевич Пушкин, написавший на музыку Глинки «Не пой, красавица, при мне…». Этот романс и по сей день остается хитом в репертуаре наших вокалистов. С именем Пушкина связана и последняя большая любовь музыканта — Екатерина Керн, дочь той самой Анны Керн, которой поэт посвятил «Я помню чудное мгновенье…».
А умер наш «национальный» композитор на чужбине в Берлине. В одиночестве.
У новой эпохи были иные заботы и, увы, иные кумиры.

Подготовил Виктор ПРИТУЛА.

Юрий Алексеевич Булатов — известный российский историк, доктор исторических наук, профессор, декан факультета международных отношений МГИМО МИД России. Он выпускник МГИМО 1972 года, когда институт окончили нынешний его ректор А. Торкунов и министр иностранных дел РФ С. Лавров. В интереснейшей книге* Ю. Булатова раскрываются темы национальной политики Российской империи, в том числе и продажа Русской Америки. Предлагаем выдержки из этой увлекательнейшей истории.