Жить по закону огня

Леонид Чекалкин – один из самых значительных и глубоких современных русских поэтов; один из тех, кто твёрдо держит уровень русской традиции, не теряя при этом внутренней свободы и оставаясь сыном своего времени, своего века. Он никогда не был, говоря словами Бориса Пастернака, «притчей на устах у всех», не пользовался шумной известностью, но всегда обладал большим авторитетом среди собратьев-писателей и ценителей русской поэзии.
Приступая к чтению его новой книги*, я был внутренне готов к тому, что впечатление будет благоприятным, поскольку на протяжении многих лет внимательно слежу за его творчеством, за эволюцией его лирического героя; приходилось мне и писать о его поэзии. Забегая вперёд, скажу, что ожидания меня не обманули: книга стала, несомненно, ярким событием сегодняшнего литературного процесса, и значение этого события, на мой взгляд, выходит за рамки просто очередного успеха отдельного талантливого автора.
Книга «Услышанное слово» является одним из свидетельств того, что русская национальная поэзия не утратила своих позиций под агрессивным напором «либерального» окололитературного шоу-бизнеса. Книг такого уровня сегодня немного, но их и не должно быть слишком много, ибо высокие достижения в каких бы то ни было областях всегда имеют штучный характер. Говоря обобщённо, эта книга является одним из ориентиров для ценителей русской поэзии и для молодых стихотворцев, только начинающих свой путь в литературе. Это путь приверженности русской классической традиции, сочетающейся с чувством жизни и современности. Всё вышесказанное я постараюсь обосновать ниже.
Книга «Услышанное слово» довольно значительна по объёму, при этом она не представляет собой «избранное», а, напротив, характеризует поэта на его нынешнем, текущем этапе творчества, причём характеризует как автора активно работающего. Вызывает естественный интерес форма восьмистиший, выбранная автором в качестве единой формы для всех стихов сборника. У кого-то может возникнуть вопрос: не является ли это формальное ограничение слишком обременительным для, так сказать, полёта вдохновения? Не загоняет ли автор сам себя в рамки, вынужденное соответствие которым ограничивает его творческие возможности? Этот вопрос, теоретически правомерный, незаметно отпадает по мере продвижения вглубь поэтического массива, составленного из компактных, энергетически содержательных, вдохновенных и пронзительных стихотворений. Восьмистишие, как и другие формы малых жанров поэзии (четверостишие, двустишие и т.д.), обладает большим потенциалом для выражения тонкого лирического чувства и глубокой философской мысли.
Просветленье снизошло.
В нём и замысел – конкретный:
Отвернуть от сердца зло,
И поверить в дух бессмертный.
Матереет ветер встречный,
В нём характер, чую, есть,
Слышу правильную весть,
Верю в смысл её сердечный.
Чуткость к музыке слова является одним из определяющих качеств поэзии Леонида Чекалкина. Все достижения русской классической поэтической школы поэту ведомы и внятны, все достижения русской языковой культуры так или иначе проступают в изящной и благородной ткани его стихов. В то же время ему удаётся избегать дистиллированности, присущей многим благонамеренным стихотворцам-эпигонам, являющейся следствием книжности, оторванности от жизни. Органичное сочетание таких элементов высокого стиля, как «просветленье», «дух бессмертный» с такими проявлениями просторечия, как «матереет», «чую», сообщает поэтическому тексту живость и делает фактом-истиной современной поэзии, говорящей с читателем на универсальном общерусском языке. Таким образом, стихи здесь – не демонстрация возможностей стиля, а естественная речь русского человека, выстроенная в русской национальной поэтической системе координат. Собственно, этот принцип и есть то, что мы называем «пушкинской простотой».
Неужто виноват перед тобой?
Самой вины не понимая,
Смиряюсь с грешною судьбой,
Где правит мысль немая…
Придумал песню утром на лугу,
Мечтая о часах свиданья,
Но вспомнил – унижаться не могу
До самооправданья.
Для достижения фонетической проникновенности поэт использует чередование стихотворных размеров в рамках одного восьмистишия. Незаметный на первый взгляд, но ощутимый на слух, этот формальный приём задерживает внимание и заставляет сознание читателя невольно вернуться чуть назад, чтобы повторно как бы «вслушаться» в прочитанные строки. Вот, в приведённом выше восьмистишии – первая строка первого условного четверостишия написана пятистопным ямбом, вторая и третья – четырёхстопным, и четвёртая – трёхстопным. Второе условное четверостишие метрически выстроено почти так же, только третья строка написана пятистопным ямбом. Такой ритмический «разнобой» используется автором для создания более достоверной психологической картины эмоционального смятения, взволнованности чувств.
Мокрый снег на ветви лепится,
Изменяет лик глуши.
Боль – не боль, пустяк, нелепица
От беспечности души…
Лунный свет сочится медленно
Сквозь ночную пелену,
И печалью он уверенно
Наполняет тишину.
Поэзии Леонида Чекалкина свойственна камерность, своего рода уединённость, при которой всё, о чём бы ни писал поэт, обретает глубоко личное звучание. Оттенок грусти, которым отмечены стихи на протяжении всей книги, создаёт негромкий, но действенный лирический фон, на котором образ лирического героя проступает отчётливо, со всеми психологическими нюансами и речевыми особенностями. Внутренняя, душевная жизнь лирического героя неразрывно связана с природой: снег, лунный свет, ночная пелена – все эти природные явления являются факторами художественного мышления и эмоциональных проявлений, источниками настроения и образности. Поэтический мир Леонида Чекалкина постоянно балансирует на грани «земного» и «небесного», материального и духовного, бренного и вечного. Эта своеобразная особенность – следствие мироощущения его лирического героя – делает его поэзию очень человечной и взыскующей собеседника. Стихи, звучащие вполне традиционно, более того, дистанцирующиеся от какого бы то ни было новаторства, воздействуют на читателя силой таланта и глубиной чувства.
…Готовя будущий рассвет,
Я слышу тень звучанья.
С ней небеса уводят свет
В хранилище молчанья.
И вызволяют весь покой,
Сокрытый тем движеньем,
И затихают над строкой
С её воображеньем.
Оттенки и полутона, пронизывающие стихи Леонида Чекалкина, независимо от лирического повода, которым мотивировано то или иное стихотворение, создают поэтическую атмосферу, в которую невольно погружается читатель. Он вместе с автором слышит «тень звучанья», заворожённо следует путями художественной образности и фонетической гармонии. Стихи, с одной стороны, универсальны и демократичны по форме, но с другой стороны – для их понимания требуется не только то, что принято называть культурным уровнем, но и то, чем обладает далеко не каждый – чувство поэзии как таковой, без привязки к дидактичности, сюжетности, декларативности и т.п. Принцип восьмистиший, положенный в основу формирования новой книги Леонида Чекалкина, в очередной раз подтвердил свою плодотворность, поскольку он соответствует поэтическому «дыханию» поэта.
Книга довольно велика по объёму и представляет богатый материал для литературоведческого исследования. В рамках небольшой рецензии мне лишь хотелось выявить характерные особенности поэтического стиля и мироощущения русского поэта Леонида Чекалкина на примерах некоторых восьмистиший. В завершение этих заметок я хочу привести стихотворение, строка из которого вынесена в заголовок. Стихотворение вполне можно назвать программным, формулирующим творческий принцип поэта.
В небо вспорхнувшие искры,
Таинство тьмы осветив,
Дарят мне время для мысли,
Той, чей полночный мотив
Помнит о шёпоте в шуме
Тёплого майского дня,
Где меня Бог надоумил
Жить по закону огня.
Книга «Услышанное слово» Леонида Чекалкина является значительным событием литературного процесса и весомым аргументом в пользу современной русской национальной поэзии.

Иван ГОЛУБНИЧИЙ.
* Леонид ЧЕКАЛКИН. «Услышанное слово». Восьмистишия. – М. «Грифон», 2019. – 196 стр.
 

Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии. Войдите на сайт через форму слева вверху.

Please publish modules in offcanvas position.