Когда «лучшими умами страны» намечали какие-либо решительные шаги, звали экс-главу Госбанка СССР и Центробанка России Виктора Владимировича ГЕРАЩЕНКО. Посоветоваться насчёт возможных «пагубных последствий». Так, например, было перед появлением в Крыму «вежливых людей». «Дедушка» понимает суть происходящего лучше всех своих коллег. Да и репутация у него безупречна.
Именно поэтому, услышав 13 ноября 1991 года, как на сессии Верховного Совета СССР глава Госбанка заявил: «налицо банкротство страны», народ всё понял, не дожидаясь «отречения» Горбачёва. Страна жила в кредит.

К концу 1991 года долг СССР перевалил за 70 миллиардов долларов.
И вот приходили комиссары новой власти в Минфин, Госплан, Госбанк, Им говорили – надо бы сдать дела. Так полагается! «Не надо, мы сами во всём разберёмся!»
Ну, вот и разбирались в меру своих знаний и фантазий.
26декабря Геращенко собрал своих замов, попрощался и ушёл в полагавшийся перед увольнением отпуск. Но прежде высказал «ликвидаторам» свои требования. Во-первых, выдать всем увольняемым сотрудникам Госбанка двухмесячные оклады. Во-вторых, оставить человек пятнадцать в бухгалтерии, одного зама главного бухгалтера и одного члена правления: пусть сделают заключительный баланс банка. «Не сделаете, будет жопа!» Без баланса Госбанка невозможно было составить балансы национальных банков, а это вело к запутыванию и без того непростых финансовых отношений между «разводящимися» республиками.
«Да, да, разумеется, всё сделаем», — уверяли его. И тут же забыли об обещании. Ни у Госбанка СССР, ни соответственно у российского Центробанка нет баланса за 1991 год.
А совсем скоро Геракла позвал на помощь Гайдар, с командой которого Геращенко воевал с 22 июня 1990 года. Тогда Съезд народных депутатов РСФСР превратил Российский республиканский банк в Государственный банк РСФСР, а затем Верховный Совет РСФСР объявил собственностью РСФСР все российские учреждения союзного Госбанка, а также Сбербанка, Агропромбанка, Промстройбанка и Жилсоцбанка. Со всеми их активами и пассивами! А пассивы Сбербанка — это же вклады населения!
На совещании у Горбачёва, созванном по требованию главы Госбанка СССР, Виктор Владимирович высказал Хасбулатову всё, что думал о его законотворчестве. «Вы же доктор наук, вы что, не понимаете, что написали? Я вот возьму и обращусь по телевидению к гражданам: сообщу им, что вы национализировали их сбережения!» — «Мы не это имели в виду». — «Что бы вы ни имели в виду, такие формулировки недопустимы!»
В итоге российскому парламенту пришлось несколько подкорректировать своё решение. Но общая линия — на раздел единого финансового поля — осталась неизменной. Вся надежда была на то, что Горбачёв употребит власть и отменит постановление своим указом. Проект его был уже готов.
Однако президент не решился идти на конфронтацию с Белым домом. Дело ограничилось рекомендациями и общими призывами в духе «давайте жить дружно». Которым, естественно, никто и не думал следовать. Спустя еще месяц республиканский Верховный Совет передал «экспроприированное» у Союза банковское имущество в оперативное управление Госбанка РСФСР. Наступила эпоха двоевластия.
Призванный «младореформаторами» спасать Банк России, Геращенко поставил условие: он сам будет набирать команду, поскольку в «этом банке» знающих специалистов, на его взгляд, нет.
— Это, кстати, «родовая травма» ЦБ, образованного на базе российской конторы Госбанка, — говорит Виктор Владимирович. — Она всегда была у нас какой-то «недоделанной». Как, впрочем, и весь российский уровень управления. Российский республиканский банк возник в конце 50-х и стал своего рода отстойником для непрофессионалов: если у кого-то не получалось на Неглинной, его «ссылали» на Житную.
Поэтому я совершенно не удивился поспешной, непродуманной либерализации цен. Ведь что произошло? Директора предприятий просто погнали вверх отпускные цены на свою продукцию. Никаких ограничителей не было: прежние, административные, были сняты, а новых, рыночных, не появилось. А откуда, скажите на милость, могла взяться конкуренция при таком монополизме?
Советская экономика была выстроена сверхрационально: ничего лишнего, каждый возделывал ту «грядку», которая была ему указана. Вздутые цены оказались для предприятий палкой о двух концах: вместе с доходами резко выросли и издержки. Одновременно в связи с развалом Союза и резким падением спроса появились проблемы со сбытом. На этом фоне у предприятий возникла катастрофическая нехватка оборотных средств. Но в правительстве возобладало мнение, основывавшееся на монетарной теории, что «лишние» деньги в обращении стимулируют инфляцию. Пусть, мол, предприятия сами решают свои проблемы, рынок все выправит. На практике вышло по-другому. Экономику не обманешь: деньги, «зажатые» правительством и ЦБ, вылезли в виде долгов. Просроченные платежи предприятий друг другу росли как снежный ком. На кризис неплатежей наложился кризис наличности.
Нетрудно было догадаться, что либерализация цен увеличит потребность страны в банкнотах. Но спохватились только тогда, когда в регионах нечем стало выдавать зарплаты и пенсии... В общем, хрен оказался не слаще редьки: вместо дефицита товаров страна получила острейший дефицит денег. Собственно, все эти завалы нам и пришлось разгребать после прихода в ЦБ.
С дефицитом налички удалось справиться довольно быстро, тут достаточно было навести элементарный порядок в денежном обращении. С неплатежами было сложнее, требовалось уже поломать голову. Проанализировав различные варианты, остановились на схеме, которая предусматривала взаимозачет между предприятиями — «обнуление» их взаимных долгов. Кроме того, тем, кому это было необходимо, через коммерческие банки предоставлялись кредиты для погашения задолженности... За три месяца объем неплатежей сократился почти в 10 раз. Экономика задышала…
Но на рост цен те меры повлиять практически не могли. Что же касается замедления темпов инфляции, то у населения, потерявшего вмиг все свои сбережения, попросту не было денег. Когда до правительства наконец дошло, что такая «стабилизация» угрожает социальным взрывом, оно само открыло денежный шлюз: началась индексация пенсий и зарплат бюджетников, рост других госрасходов. Дефицит бюджета вырос в разы. Покрывался он за счет кредитов, которые правительство брало у ЦБ. То есть фактически за счет эмиссии — других ресурсов не было. А это, естественно, вело к новому раскручиванию инфляционной спирали. Но в тех условиях инфляционной волны в любом случае было не избежать. Вопрос только, как бы она проявилась — в открытой форме или в тех же неплатежах. Но последний вариант был чреват полным крахом экономики…
Отставка Гайдара в декабре 1992 года была абсолютно закономерной, — вспоминает Геращенко. — Его «свергло» промышленное лобби в Верховном Совете, и в общем-то за дело. Промышленность, в которой была занята тогда основная масса населения, была брошена на произвол судьбы. А ведь эти предприятия были еще неприватизированными, государственными, и ответственности за них с правительства никто не снимал. Реформаторы практически не занимались хозяйством, главным для них было создать класс собственников. Но поскольку лишних денег ни у кого не было, хозяевами жизни становились те, кто мог по дешевке купить — или украсть — лакомые куски госсобственности. В итоге вместо цивилизованной рыночной экономики с массовым средним классом возник дикий капитализм эпохи первоначального накопления, с нищим населением и сырьевыми олигархами.
У нас ведь даже налоговой системы тогда, по сути, не было. Косвенный налог взимался с населения при продаже товаров и был довольно высоким, особенно на вещи, считавшиеся предметами роскоши: ювелирные украшения, шубы, автомашины. А предприятия никаких налогов не платили: если у них возникала прибыль, она просто шла в бюджет.
— В кризисные месяцы после дефолта был ликвидирован целый ряд крупных российских банков. Трудно далось это решение?
— Это скорее решение Мирового банка, — рассказывает Виктор Владимирович. — Они подвергли проверке на устойчивость крупнейшие банковские структуры, и около полутора десятков банков было предложено пустить «под нож». В том числе, например, МОСТ-банк, «Менатеп», Инкомбанк, ОНЭКСИМбанк... Оценка в целом была объективной: все эти структуры очень сильно пострадали от игры в ГКО.
— А что скажете об истории с «пропавшим траншем» МВФ?
— Речь, насколько я понимаю, о том, что летом 1998 года МВФ нам якобы выделил не один транш в 4,8 миллиарда долларов, а два. И второй, не дойдя до России, был разворован. Упоминались три банка, в том числе наш Ost-West Handelsbank во Франкфурте, через которые, мол, разошлись по миру украденные чиновниками деньги. Внятных доказательств приведено не было. Тем не менее история, что называется, получила резонанс. К нам тогда регулярно, раз в квартал, наведывались с инспекцией группы МВФ. И вот в один из таких визитов эмвээфовцы заводят странный разговор: ходят-де разные нехорошие слухи о пропаже транша... «Не можете ли вы, — говорят, — запросить свой банк, получал ли он эти деньги?» Отвечаю, что мы-то свой банк давно запросили, и ничем таким там, естественно, и не пахнет. «А вот почему вы, — продолжаю, — не можете спросить своего кассира: выделял он еще 4,8 миллиарда или нет?» Больше вопросов не возникало...
— Согласно заведенному Путиным порядку Вы встречались каждые шесть недель, и он внимательно расспрашивал о делах. В чем в чем, а в некомпетентности и оторванности от повседневных проблем Владимира Владимировича упрекнуть нельзя… Почему же тогда весной 2002-го Вы написали заявление об отставке?
— Поводом стало создание Национального банковского совета. По сути, в ЦБ появился еще один орган управления. Дважды говорил на эту тему с Путиным, спорил, убеждал. Но он всякий раз отсылал меня к Брычевой. А о чем мне говорить с Брычевой? Речь же не о юридической казуистике, а о принципиальных, политических вещах. И я тогда подумал: срок у меня кончается, чего буду терпеть дилетантов?
Почему я ушел? Для меня система государственного управления всегда была составной частью общественно-экономической системы, с едиными проблемами, решение которых мы искали. А в 90-х к власти пришла цветочно-джинсовая формация, для которых госаппарат стал оторванной от реальности надстройкой, взимающей с общества дань и живущей своей собственной жизнью. И найти мне общий язык с ними оказалось невозможно.
— Как Вы оцениваете события на мировых рынках и в частности «европейский кризис»?!
— Я ещё на первом курсе института, может быть, невнимательно, но читал Маркса. И понимаю, что традиционно возникают те или иные кризисные явления, связанные с перепроизводством, неправильным перераспределением трудовых ресурсов, экономических ресурсов… И сейчас, мы, увлеченные «глобализацией» сталкиваемся с общемировым кризисом перепроизводства.
— Почему именно перепроизводства?
— Любой владелец капитала, пытаясь добиться максимальной отдачи от того, что имеет, производит как можно больше продукции для потребительского рынка.
Отсюда сначала рост, а потом кризис.
Маркс ошибался, утверждая, что капиталист никогда не станет делиться прибавочной стоимостью. Чтобы потребление неуклонно росло, необходимо, чтобы росла и возможность потреблять.
Поэтому умный капиталист всегда делится прибавочной стоимостью с основой массой населения. В частности, увеличением зарплат. Иначе зачем производить, если нет потребителя?!
— Как Вы относитесь к «бюджетному правилу» складирования в резервных фондах правительства избытка нефтегазовых доходов?!
— За счет Резервного фонда, придуманного якобы для будущего населения, мы просто латаем за свой счет дыру в госбюджете США. До войны придумавших это просто бы расстреляли!
Какого хрена, извиняюсь, мы столько лет копили деньги, если у нас сходят с рельс поезда, рвутся прогнившие трубы, выходят из строя электростанции? Ничего же не обновлялось! А мы по-прежнему вкладываем не в собственное развитие, а в казначейские облигации США.
Инфляция прет от отсутствия нормальной конкурентной среды, а не от того, что вы меняете теплотрассу, отжившую свое еще 15 лет назад. Вовсе не обязательно, кстати, чтобы новые трубы были made in Russia. Если нет надежных российских аналогов — ради бога, покупайте за границей. Покупайте современные станки, технологии... Только делайте хоть что-нибудь для развития страны. Держать деньги про запас, латая чужую экономику, в то время как у самих полно дыр, просто смешно…
— То есть Вы считаете, что эти деньги лучше немедленно инвестировать в российскую экономику?
— В инфраструктуру! У нас же, пардон, на всех авиалиниях летают подержанные иностранные самолеты. Они потребляют меньше топлива. А мы ужасно довольны, что деньги не вкладывали ни в авиастроение, ни в машиностроение… У нас когда-то литр авиационного керосина стоил дешевле литра минеральной воды! Потому и не смотрели на экономику!
Но всё можно поправить. Просто голова нужна для этого…
Как-то после традиционного четвергового заседания правительства Степашин попросил остаться своих замов и меня. Премьер сообщил, что в стране остро стоит проблема со сбором налогов, и предложил нам попить чайку и подумать: не стоит ли поднять в связи с этим цены на водку? Ну, пошли в кабинет Христенко, тот заказал чай с бутербродами. Посидели, погутарили... «Мужики, — говорю, — а кто-нибудь из вас может сказать, сколько стоит в магазине бутылка водки?»
Никто не может.
Что, в общем-то, понятно: не вице-премьерское это дело — за водкой бегать. Но, с другой стороны, чего тогда обсуждать, если никто толком не знает предмета дискуссии? Такой подход к важному вроде бы государственному вопросу показался мне несколько странным...
Подготовил
Михаил КАЗАКОВ.